Филип Дик - Пролейтесь, слезы… Страница 33

– Сигару? – предложил Бакмэн и протянул коробку.

– Никогда не курил сигар, – сказал Джейсон. – Если бы стало известно, что я… – Он осекся.

– Стало известно? – переспросил Бакмэн, внутренне насторожившись и почуяв добычу. – Кому известно? Полиции?

Джейсон не ответил, кулаки его сжались, дыхание стало учащенным.

– Существуют ли круги, в которых вы хорошо известны? – спросил Бакмэн. – Например, интеллектуалы в исправительных лагерях? Из тех, что переписывают и распространяют рукописи на оберточной бумаге?

– Нет, – покачал головой Джейсон.

– Может быть, в музыкальных кругах?

– Уже нет, – сдавленно произнес Джейсон.

– Вам приходилось записываться?

– Не здесь.

Бакмэн продолжал, не моргая, изучать собеседника. За долгие годы он в совершенстве овладел этим искусством.

– А где же? – спросил генерал едва слышно. Он специально задал вопрос таким голосом. Тон завораживал и мешал разобрать подлинный смысл произнесенных слов.

Но Джейсон Тавернер промолчал.

Чертовы шестые, раздраженно подумал Бакмэн, начиная злиться на самого себя. С ними такие штучки не проходят. Мой трюк в любую минуту могут раскусить.

Он нажал кнопку внутренней связи.

– Пригласите мисс Кэтрин Нельсон, – приказал генерал Гербу Мэйму. – Это наш информатор из района Уаттс, бывшего “черного” квартала.

– Мне потребуется полчаса, сэр.

– Спасибо.

– Ее-то зачем? – хрипло спросил Джейсон Тавернер.

– Она подделывала ваши документы.

– Она знает обо мне только то, что я попросил занести в удостоверения.

– Это были ложные данные?

Наступила пауза. Потом Джейсон отрицательно покачал головой.

– Значит, вы существуете?

– Не…, не здесь.

– Где?

– Я не знаю.

– Расскажите, как вам удалось стереть информацию из всех банков данных?

– Я ничего подобного не делал. При этих словах невиданное озарение снизошло на Бакмэна и стиснуло его своими железными лапами.

– Вы не стирали информацию из банков данных. Вы пытались ее туда внести. Но там ее не было. Наконец Джейсон Тавернер кивнул.

– Хорошо, – произнес Бакмэн, чувствуя, как тлеющая внутри догадка вспыхивает искрами прозрения. – Вы ничего не стирали. Но по какой-то причине данных там не было. Почему? Вы знаете?

– Знаю, – сказал Джейсон, уставившись в стол. – Я не существую.

– Однако раньше ведь вы существовали.

– Да, – выдавил Джейсон и нехотя кивнул.

– Где?

– Понятия не имею!

Этим все и заканчивается, подумал Бакмэн. Я не знаю… Может, и он не знает. Тем не менее он сумел добраться из Лос-Анджелеса в Лас-Вегас, сумел разыскать эту старую вешалку, которую ребята из Вегаса засунули вместе с ним в фургон. Может, от нее удастся чего-нибудь добиться? Интуиция, однако, подсказывала, что от женщины толку не будет.

– Вы обедали? – спросил Бакмэн.

– Нет, – покачал головой Тавернер.

– Я распоряжусь насчет еды. – Генерал снова нажал кнопку внутренней связи. – Пеги, сейчас уже поздно…, принесите нам два завтрака из нового кафе. Из нового, там, где на вывеске собака с головой девушки. Да, “Барфи”.

– Слушаюсь, мистер Бакмэн.

– Почему они не называют вас генералом? – поинтересовался Джейсон Тавернер.

– Когда меня называют генералом, я чувствую себя обязанным написать книгу о том, как захватить Францию и не воевать при этом на два фронта.

– Вы для них просто “мистер”.

– Совершенно верно.

– Это разрешено?

– Мне не у кого спрашивать. В мире всего пять полицейских маршалов, и все они предпочитают, чтобы их называли “мистер”.

– Но есть еще и Директор.

– Директор никогда меня не видел, – сказал Бак-мэн. – И никогда не увидит Равно как и вас, мистер Тавернер. Кстати, вас вообще никто не может увидеть, поскольку, как вы сами заметили, вы не существуете.

В комнату вошла женщина в серой полицейской форме с подносом в руках.

– Ваша любимая еда в это время ночи, – сказала она, ставя поднос на стол Бакмэна. – Ветчина и сосиски.

– Вы что будете? – спросил Бакмэн у Джейсона.

– Сосиски хоть качественные? – Джейсон прищурился, чтобы получше разглядеть. – Возьму сосиски.

– С вас десять пятьдесят, – сказала женщина. – Кто будет платить?

Бакмэн порылся в карманах и вытащил деньги.

– Благодарю. – Женщина вышла.

– У вас есть дети? – спросил Бакмэн.

– Нет.

– А у меня есть. Я покажу вам трехмерную фотографию, – сказал Бакмэн и достал из ящика стола пульсирующий разными цветами квадрат Взяв фотографию, Джейсон развернул ее под нужным углом к свету и увидел мальчика в шортах и свитере, бегущего босиком по полю со шнуром от воздушного змея в руках. Как и у генерала, у него, были короткие светлые волосы и тяжелая широкая челюсть. Уже.

– Симпатичный, – сказал Джейсон и вернул фотографию.

– Змей у него так и не взлетел, – вздохнул генерал. – Наверное, еще маленький. А может, боится. Вообще-то он у нас нервный. Может быть, оттого, что редко видит нас с матерью. Он ходит в школу во Флориде, а мы живем здесь. Это нехорошо. Так, говорите, детей у вас нет?

– Во всяком случае, я о них не знаю, – сказал Джейсон.

– Не знаете? – Бакмэн удивленно поднял бровь. – Выходит, вы никогда серьезно не интересовались этим вопросом? Не пытались узнать точно? Отцы обязаны материально поддерживать детей независимо от того, родились они в законном браке или нет.

Джейсон кивнул.

– Ладно, – произнес генерал, убирая фотографию в стол. – Каждому свое. Подумайте, однако, что у вас осталось в жизни. Вы никогда не любили ребенка? До боли в сердце, от которой можно умереть?

– Вот уж не знал, что такое бывает, – ответил Джейсон.

– О да. Моя жена утверждает, что можно забыть всякую любовь, но не любовь к ребенку. И если с ребенком что-то случается – смерть или страшное несчастье, – вы никогда не сможете оправиться от потрясения.

– Тогда, – произнес Джейсон, накалывая сосиску на вилку, – лучше не испытывать таких чувств – Не согласен, – возразил Бакмэн. – Любить надо всегда, особенно ребенка. Это самый сильный вид любви.

– Понятно, – кивнул Джейсон.

– Ничего вам не понятно! – махнул рукой Бакмэн. – Откуда вам, шестым!… – Он раздраженно разворошил лежащую на столе кипу бумаг. Потом снова собрал бумаги в стопку. Похоже, генералу удалось успокоиться. Но он все равно не мог понять позицию Джейсона Тавернера. Для Бакмэна ребенок был важнее всего. Любовь к нему и, конечно, к его матери составляла опору жизни.

Какое- то время они ели молча. Соединявший их мостик неожиданно пропал.