Анастасия Галатенко - Нф-100: Адам в Аду Страница 34

-- Что это может быть? -- быстро спросил Бладхаунд.

-- Наиболее вероятно, что кровь. Обогащенная дофамином и всяким разным прочим. И важно, что он пропитал кристалл кровью до вторичной прошивки. Залил раствор, откачал лишнее... А что не идеально получилось -- так кровь -- если он использовал кровь! -- это слишком грубо и слишком мало... Да и перебить первичный цвет не удалось бы все равно. Но все это надо было проделать руками! Высший пилотаж! Гений! Да таких прошивщиков единицы!

Голос Емельянова звенел восторгом.

"В отделении бессмертия каждый второй был прошивщиком, а каждый третий -- прошивщиком высшего уровня".

Информация от Емельянова опоздала.

-- Когда найдешь его -- ведь ты его ищешь? -- обязательно дай мне знать! -- тараторил Емельянов. -- Это же уникальный случай.

-- Я нашел его.

-- Да? И кто же это? Неужели Януш Држецкий? Да нет, вряд ли Држецкий, он на виду, ты бы раньше знал... Серов? Ну, скажи, Серов, да?

-- Нет.

-- Не скажешь? -- обиделся Емельянов. -- Ладно, надеюсь, был тебе полезен...

Он сделал паузу, видимо, давая Бладхаунду время выразить свою благодарность. Бладхаунд молчал, и Емельянов стал прощаться.

-- Ну заезжай, чего уж там... А, кстати! -- вдруг воскликнул он. -- Спрашивали у меня тут. Про тебя, значит. Я сказал, мол, да, знаю Бладхаунда, но отношения у нас сугубо деловые, я эксперт, он заказчик, ну и все дела. Поэтому ежели про его жизнь там личную или еще чего узнать -- то это не ко мне.

Бладхаунд напрягся.

-- Кому понадобилось про меня узнавать?

-- Так не знаю же я! Позвонили, говорят, вы такой-то? Я говорю, да. Он мне -- ты с таким-то знаком? Ну я опять говорю, да. Он мне, мол, а мы тут интересуемся, известная личность, все дела, из газеты, статью готовим про искусствоведов, а вы, мол, общались... Ну я сказал, что некогда мне, а еще сказал вот что тебе, значит, сказал. Ну, что деловые и все в этом духе. Я же знаю, что ты не любишь, когда это... Ну, внимание привлекать.

-- Не люблю, -- задумчиво согласился Бладхаунд. -- Номер запомнил?

-- Да я не думал, что...

-- Неважно, -- Бладхаунд подумал, что если серьезный человек, то это не поможет. А если мелочь, то и суетиться не стоит. -- Когда?

-- Что -- когда? -- опешил Емельянов.

-- Звонили когда. Интересовались.

-- А. Ну ты как спросишь! Слов тебе жалко, что ли? Позавчера звонили. Я еще, помнится, занимался Бываловым, тоже, знаешь, спорный такой случай, никак не могут определиться, он или нет. А тут позвонили. Ну я, значит, сразу и подумал, что надо тебе позвонить, ты же ждешь!

-- Жду. Спасибо за предупреждение. И за информацию.

-- А, это... -- почти слышно было, как Емельянов отмахнулся. -- Да пустяки, это, значит, ерунда. Результаты пришлю на почту -- вдруг все-таки понадобятся. Ну, бывай!

Емельянов положил трубку.

14. Кривцов

Ольга появилась утром. Кривцов забыл, что она должна прийти, не поставил будильник, и был разбужен звонком в дверь.

-- Андрей!

Хлопнула дверь -- сначала в комнату Андрея, затем -- входная. Раздался холодный голос Ольги:

-- Где он?

Она возникла на пороге как-то слишком быстро, Кривцов даже не успел сесть в кровати. В итоге все-таки сел, нащупал ногой джинсы, натянул их прямо на голое тело.

Андрей проскользнул мимо Ольги в комнату, поставил на стол две чашки с кофе и вышел. Кривцов одобрительно кивнул в пространство -- Андрей хорошо изучил "хозяина".

-- Кофе будешь? -- спросил он у Ольги. Сам взял чашку и влил в глотку половину содержимого. Надо проснуться, срочно, иначе все грозит вылиться в бесконечное разбирательство.

Ольга не шевельнулась. Стояла в дверях и смотрела на него. После второго глотка Кривцов нашел в себе силы ответить на ее взгляд. Посмотрел на поджатые губы, на решимость в глазах, и выше -- на нейрокристалл.

Почему раньше он не замечал этих грязных пятен охристого цвета? Виски горели ржавчиной, изнутри поднималась болотная зелень. Он был готов поклясться, что от нее даже пахнет тиной. Кривцов испытал приступ отвращения. Он полагал Ольгу идеальной. Ошибся? Или не справился? Не сумел огранить ее так, чтобы она стала тем, чем должна была?

Голова начала болеть, словно споря с Кривцовым. Нет, конечно, дело не в нем. Он ведь сам говорил Бражникову. Невозможно сделать бриллиант из придорожной грязи.

Кривцов почувствовал вдруг, что ему все равно. Что она скажет, как поведет себя, будет ли плакать, упрашивать, упрекать. Пусть. Почему с людьми так сложно? Почему нельзя просто сказать: "Уходи". Чтобы ушла. Нет, она, конечно, уйдет. Но -- вернется.

Придется выслушивать.

Ольга говорила долго. Что-то о доверии. Он не слушал. Придерживал руками больную голову и смотрел за окно. Деревья были покрыты снегом. Вчера едва припорошило дорожки, а теперь все бело... Когда же успело столько нападать? Снег -- это плохо. Он окружает со всех сторон, и никуда не деться, если выйдешь на улицу -- попадешь в белое царство. Кривцов не любил белый цвет. А точнее -- не белый, а такой, как сейчас, грязно-серый, с темными подпалинами нежелающей укрываться земли, с желтыми метками собак -- Кривцов ненавидел собак. И темноту. Темноту не любил с детства. Она охватывала все вокруг цепкими щупальцами, и Кривцову становилось нечем дышать.

Кто-то дернул его за плечо. Больно.

-- Ты меня даже не слушаешь!

-- Я слушаю, детка, только...

Только голова болит, и хочется, чтобы ее не стало. Головы. И Ольги тоже, заодно.

-- Что только?

-- Понимаешь... -- он собрался с мыслями. -- Понимаешь, произошло то, чего я боялся. Всегда, с самой нашей встречи...

-- Чего же?

-- Того, что ты окажешься не такой... Я, я ведь думал, что нашел, понимаешь? Я так хотел, чтобы все получилось...

Ее чашка кофе стояла нетронутой, и Кривцов потянулся к ней. Безразличие вдруг ушло, оставив его наедине с разочарованием. Его мечта, его закон, его открытие откладывались еще на одну попытку. А голова болит, и в глаза словно песка насыпали, и не верится, что следующая попытка будет.

Хоть бы внутренний голос что-нибудь сказал, что ли. С ним как-то проще. Но голос предательски молчал, оставив Кривцова разбираться в одиночку.

Ольга внимательно слушала. Кривцову казалось, будто она видит в его словах какой-то иной, смысл, смысл, который он не вкладывал и даже не пытался постичь. Это неважно. Надо просто говорить. Говорить проще, чем слушать, а если замолчит он, заговорит она.

-- Ты была... идеальной, понимаешь?

Ольга робко улыбнулась, подошла к нему и взяла за руку. Кривцову хотелось скинуть ее ладонь, но не хотелось ее злить.

-- А у меня... не получилось. И переиграть нельзя. Я, я слишком далеко зашел.

-- Может, попробуем? -- спросила Ольга тихо.

Кривцов поднял глаза. На щеках ее блестели слезы, отражаясь голубоватыми искрами в нейрокристалле. Ржавчина осталась, но ее было совсем мало. Кривцов поднял руку и погладил Ольгу по голове. Стоит ли? Впрочем, если она сама будет пытаться помочь...