Роман Подольный - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 23 Страница 34

Космический гость? А может, злой дух во плоти, охраняющий Часовню? Но уродливое создание не дало ему времени размышлять.

— Обедать, господин Светлый, — сказало оно странным скрипучим голосом. — Господин Темный ждет внизу…

По трем его лапам переливалась волна едва уловимой дрожи. Владимир молчал, оправляясь от шока. Кажется, он начинал понимать, в чем дело.

— Кто ты? — спросил он.

— Носильщик Цзамбо, господин Светлый. — Скрип доносился откуда-то изнутри головы. — Господин Темный включил Цзамбо. Велел принести вас вниз. Цзамбо ходил быстро-быстро.

Сказав это, он услужливо сложился чисто механическим движением, одновременно подогнув все три лапы.

Все стало ясно. Это и был сюрприз Джерри; он находился, видимо, в том тяжелом зеленом ящике, который они погрузили в аэроплат первым. От него тянуло теплом и своеобразным запахом, вроде аммиака, вызвавшим у Владимира приступ отвращения. Тщетно он пытался восхититься целесообразностью этого чудовища: на раме были два удобных седла, а три лапы, должно быть, служили надежной опорой на горных склонах. Все равно между этим странным созданием человеческого ума и Белым Монастырем, великолепным творением Земли, контраст был так резок, что Владимир обозлился.

— Иди! Я спущусь сам!

— Да, господин… — Нелепая тварь, распрямившись, попятилась, словно включив задний ход, и стала спускаться, по-паучьи перебирая лапами.

Владимир отвернулся и, поднеся к глазам бинокль, стал рассматривать Чомо-Гангу оценивающим глазом восходителя. В поле зрения, деталь за деталью, медленно плыла пятикилометровая стена, сплошь обледенелая от подножия до зубчатых пиков. Она была покорена лишь однажды, полстолетия назад, ценой нескольких людских жизней и неимоверных усилий. Теперь же их было только двое — или трое? — и у них был аэроплат. Конечно, о посадке на главную вершину не могло быть и речи. Но слева, с северной стороны, стена переходила в обширное, почти горизонтальное плечо. Оставалось посадить аэроплат в ледовый цирк на плече, одолеть ледник и предвершинный гребень и за двое суток они доберутся до главного пика Белого Монастыря.

Пора было спускаться, и его мысли вернулись к диковинному носильщику. Теперь, в десятые годы XXI века, роботы были уже привычными. Они чистили обувь на улицах, продавали товары, подавали в ресторанах. И все же это были машины. Они не стилизовались под людей, оставаясь лишь замысловатыми аппаратами. Но в тиши лабораторий уже нарождалось новое поколение невиданных ублюдков техники и биологии. В них не было металла — только белковоподобные структуры, квазиживые ткани из искусственных клеток. Об этом Владимир только слышал, а вот теперь увидел воочию.

Ну и кикимора, подумал он. Будь это машина, все было бы ясно. Переставил рычаг, нажал клавишу или скомандовал в ухо-микрофон. Или животное, пусть самое диковинное, скажем, стегозавр, — он представил себя верхом на стегозавре, ноги в стременах, в руках уздечка, и усмехнулся. А этот… к нему не подбиралось даже термина, не то что имени. Он ничего не напоминал, ни на что не походил, и это почему-то вызывало раздражение. Но в конце концов не всякому доставит удовольствие общение с говорящей лягушкой, будь она хоть гением.

На поляне, окруженной обрывистыми скалами, накренившись, стоял аэроплат — толстая пятиметровая тарелка, накрытая прозрачным полушарием. Неподалеку в тесном кольце каменного очага метались языки оранжевого пламени, облизывая дымившую черную посудину. Рядом в одних синих плавках, с болтавшимся на шее медальоном, под ритмическую музыку отплясывал Джерри, во все горло распевая модную песенку.

Владимир издали помахал ему рукой. Джерри был коренной тибетец, симпатичный парень с широким улыбчивым лицом и озорными черными глазами любитель восхождений и прирожденный философ. Они недавно подружились на космическом полигоне, в великой травяной пустыне близ голубого озера Кукунор.

— Ну как сюрприз, Влади? — издали прокричал Джерри. — Похоже, он тебе не здорово понравился?

— Грешен, — сказал Владимир, подойдя к огню. — Восторга нет.

— Ничего, привыкнешь, — сказал Джерри. — Это наша новинка, двухместный шагающий вездеход, у него выносливость яка и интеллект неандертальца, больше не нужно. Мы называем их биоидами.

— Черт побери, его бы можно было сделать покрасивее, — пробурчал Владимир. — Этакий гибрид паука со слоненком…

— А на что ему красота? Он отлично приспособлен к своей функции, сам господин Естественный Отбор не сделал бы лучше. Проголодался?

— Еще бы, я ведь не биоид? Что в котле?..

— Настоящая тибетская часуйма, — сказал Джерри горделиво. — В Лхассе такой не найдешь. Ты видел Монастырь?

— Да. — Владимир вызвал в памяти образ Чомо-Ганги и снова испытал прилив восхищения. — А ты бывал здесь раньше?

— Мальчишкой, с дедом. — Джерри снял с огня свою посудину. — Уже тогда Белая Часовня была пуста, монахи ушли в мир… Давай котелок.

— Интересно, как бы монахи восприняли твоего Цзамбо?

Джерри рассмеялся, показав широкую дугу белых зубов.

— Они решили бы, что в этот облик перевоплотилась душа какого-нибудь бедняги, нагрешившего больше чем нужно… Но у него есть зачатки личности, например он может обидеться… Эй, Цзамбо! — крикнул он биоиду. — Ступай принеси воды для чая.

Разделавшись с часуймой, он достал из карманчика плавок тонкую сигарету и, закурив, поудобнее устроился на траве.

— Привыкнешь, — повторил он.

Личность, подумал Владимир. Квазиличность. Квазимысли, квазиэмоции… Но как их отличишь от наших? Да и можно ли?

— Тяжело привыкнуть, — проронил он. — В нас еще сидит древнее, темное… Не похоже на тебя — значит, чужое, берегись его. Ничего не поделаешь, жизнь лепит нас еще по старой модели.

— Она лепит из нас не то, чем мы должны быть, а то, чем мы можем быть, — изрек Джерри. — Жизнь — это бесконечная цепь превращений, она не умирает с тобой, а каждый раз возрождается в новом облике. В каком — зависит от кармы, то есть алгебраической суммы всех твоих деяний и помыслов во всех прежних воплощениях. Заметь, со знаками «плюс» и «минус»… Чем больше плюсовый итог, тем лучше следующее воплощение, понял? — Джерри приподнялся на локте, подбросил в огонь сухого можжевельника.

Владимир покачал головой.

— Ну и бухгалтерия… И ты серьезно в это веришь?

— Верю. Судьбы, фатума, нет, каждый сам себе фатум.

— Но зачем тогда вообще жить? Рисковать испортить себе карму? Лучше сразу сесть в бочку с консервантом. Не шевелиться, не мыслить, не желать…

— Вот-вот! Это и есть нирвана, вечное блаженство абсолютного покоя, конец перевоплощений, награда за хорошую карму.