Одержизнь - Анна Семироль Страница 36

– Вероника, он вряд ли вернётся ночевать, – нейтральным тоном обращается он к бывшей жене. – Вам с Амелией нужна помощь дома?

– Нет, – слишком поспешно отвечает она.

Руки бывшего Советника расслабленно ложатся на руль. Бастиан поворачивает голову – немного, чтобы забившаяся в угол салона Вероника попадала в поле зрения.

– Послушай. Нам придётся общаться. Ради Амелии. Мы ей оба нужны сейчас. Не отказывайся от помощи. Ради дочери.

Молодая женщина молчит, смотрит в точку перед собой.

– Ты зря боишься. Я тебе не враг.

Она поправляет сюртук, в который укутана Амелия, чуть прикрывает ухо девочки.

– Не враг, – соглашается Вероника и добавляет: – Ты всего лишь мой убийца.

Бастиан мрачнеет, отворачивается, и машина мягко трогается с места, постепенно набирая скорость.

Жиль бежит по обочине. Глаза слезятся от пыли, ботинки только мешают, натирают ноги. Остановиться нельзя, надо вернуться как можно скорее, надо успеть… Через несколько минут дыхание сбивается, мальчишка спотыкается раз, другой, с бега переходит на быстрый шаг. Пытается снова бежать, но начинает хромать. Через триста метров останавливается отдышаться, разувается и идёт дальше, неся обувь в руке.

Позади слышится мерный гул и поскрипывание: Жиля нагоняет гиробус. Подросток вылетает на середину дороги, машет рукой. Сопя мотором и стеная механическими деталями, гиробус останавливается.

– Пожалуйста… – выдыхает Жиль, когда водитель открывает дверь. – Мне нечем заплатить, но… Мне надо. Срочно…

И через минуту старенький гиробус продолжает свой путь ко Второму кругу, увозя с собой запыхавшегося, бежевого от пыли мальчишку. Он стоит на задней площадке, прислонившись лбом к пластиковому исцарапанному окну, почти потерявшему былую прозрачность, и раз за разом перечитывает два слова на клочке бумаги: «Навести Акеми». Он то хмурится, то улыбается, шепчет что-то себе под нос, и немногочисленные пассажиры косятся на него, как на ненормального.

«Навести Акеми»… Разрешили свидание? Неужели наконец-то разрешили?! Неужели нашёлся кто-то неравнодушный, замолвил словечко? Может, Акеми попросила сама? Кто-то снизошёл, сжалился, учёл хорошее поведение… А может, что-то плохое случилось? Настолько, что разрешили повидаться. От последней мысли Жиль холодеет, роняет записку. Нет, это не так, всё хорошо, ничего страшного не случилось, с Акеми всё в порядке!

Жиль подбирает клочок бумаги, прячет в карман. Смотрит на свои брюки, невесело усмехается: Веро права, на нём никакая одежда дольше недели не живёт. Хотя… может, и удастся отстирать. И манжеты у рубашки тоже. Руки-то отмыть и ногти вычистить – не проблема. Но за одежду придётся от сестры выслушать. И Акеми будет на него укоризненно смотреть. Скажет, что Жиль – бака, невоспитуем и грязь – его неотъемлемая часть.

От последней мысли он тепло улыбается. Акеми скажет… Неважно, что скажет Акеми. Главное – ему позволят её увидеть. Услышать её голос. Запах ощутить. И – а вдруг разрешат? – обнять.

«Лишь бы не попрощаться, – ёкает внутри. – Ты не думал, что тебе просто разрешили с ней попрощаться навсегда?»

– Нет, – шепчет он, обмирая от страха. – Нет же, нет…

Когда гиробус подъезжает к конечной остановке, Жиль вылетает из него, едва открываются двери. Плюхается в траву у обочины, наскоро обувается, спешит срезать путь напрямую через городской парк. Останавливается только один раз: чтобы приложить к натёртой лодыжке несколько сорванных листков и заново перешнуровать ботинки. Через полчаса мальчишка выходит к перекрёстку у стены между Вторым и Третьим кругом. Ещё десять минут – и он уже у ворот тюрьмы.

Охранник в будке сидит не самый злой. Этот ни разу за год не пытался отвесить Жилю пинка или дать по лицу. Значит, можно рассчитывать на общение.

– Здравствуйте, – максимально вежливо и спокойно заговаривает Жиль. – Мне к…

– …Акеми Дарэ Ка, – скучно заканчивает за него охранник. – Когда ж ты успокоишься, пацан?

– Свидание разрешено. Посмотрите в последних распоряжениях, – ровно отвечает подросток.

– Вот же одержимый, – ворчит охранник и исчезает из окошка будки.

Жиль ждёт бесконечно долго, нервно топчась на месте. Наконец охранник снова возникает в окошке:

– Иди домой, малый. Там её и жди.

На глаза наворачиваются слёзы отчаяния.

– Пожалуйста. Посмотрите ещё раз, – тщательно проговаривая слова, просит Жиль. – Я жду уже год. Мне сообщили, что я могу её навестить.

– Так и навещай! Где живёт, знаешь?

Жиль часто моргает, ничего не понимая. Охранник не выдерживает, усмехается:

– Вот дурень-то. Выпустили девку твою. Часа три назад сам провожал до ворот. Японка же?

Мальчишка кивает, обалдело таращится на охранника круглыми глазами. Это что – шутка? Новый способ поиздеваться над ним? Или действительно Акеми дома? Не верится. Как бы ни хотелось – не верится, никак не верится!

– Ну что ты стоишь, дурень?

– Вы… обманываете, – с трудом выдавливает Жиль.

Охранник в сердцах сплёвывает и закрывает оконце. Жиль щиплет себя за руку, делает глубокий вдох… и бросается бежать вдоль стены к пропускному пункту Третьего круга.

В себя он приходит только у подъезда дома номер девять по Четвёртой линии второго сектора. Опирается о шершавую стену, тяжело дыша, морщится от боли в мышцах.

«Всё хорошо. Так не шутят. Не шутят же? Господи, ты же есть, ты ведь и правда мог её… Спасибо. Я никогда тебе спасибо не говорил, а сейчас очень хочется…»

– Спасибо. Ты же слышишь, правда? – тихо спрашивает Жиль, глядя вверх – туда, где высоко-высоко виднеется бетонный козырёк крыши и лоскуток яркого, почти летнего неба.

Дуновение ветерка ерошит светлые вихры, сушит набежавшие слёзы. Всё, парень. Успокойся и иди. Давай, вдох, выдох…

Дверь не отпирают долго. Так долго, что Жилю начинает казаться, что он колотит по ней ладонью не меньше часа. Наконец осторожный мужской голос по ту сторону интересуется:

– Кто там?

– Месье Дарэ Ка, это я…

Щёлкает дверная задвижка, дверь распахивается, и мальчишка видит перед собой Макото – совсем седого, сутулого, постаревшего, в залатанной серой рубахе и растянутых на коленях штанах. Макото смотрит на него насторожённо, но взгляд его теплеет, губы трогает улыбка.

– Пришёл, – кивает он. – Здравствуй.

В глубине коридора раздаётся сдавленный возглас. Акеми Дарэ Ка – худющая, бледная, с тюрбаном из полотенца на голове, медленно пятится, зажимая себе рот обеими ладонями. Упирается спиной в стену и застывает. В тёмно-серых глазах плещется что-то такое, что хочется немедленно подавить, пока оно не вырвалось наружу и не погасило солнце. Макото отступает в сторону, и вот уже Жиль обнимает девушку, прижимает её к себе, повторяет: «Акеми… Акеми…» Падает на пол полотенце, волосы у неё отросли длинные, можно