Сергей Гомонов - Послания себе (Книга 3) Страница 37

Наконец она встала и причмокнула губами:

- Идем, песик!

Пёсик... Хорошо тебе, ты не видела своего "песика" сегодня утром... И пару дней назад, когда он с горящими желтыми глазами набрасывался на несчастное рогатое животное, валил его на землю и впивался огромными клыками в пульсирующее, стиснутое ужасом, горло, а затем рвал, рвал кусками, клочками, пока не насытил жаждущую плоть и пустой желудок... Тебе не грозит этого увидеть, хозяйка.

Нат окинул взглядом ее слегка округлившуюся фигуру и нашел, что она ведет себя, как здешние жительницы, которые, будучи в "священном состоянии", не отрезали себя от кипучей деятельности и не ходили, как многие цивилизованные оританянки, подобно керамическим изделиям - такие и тронуть страшно: вдруг рассыплются? Он одобрял это, но её-то, конечно, меньше всего интересует мнение волка.

Ну, идем, так идем. Куда?

На улице Танрэй встретила одного из своих учеников, Ишвара. Тот подошел к ней и слегка поклонился, как это делали мужчины на просвещенном Оритане:

- Будь здорова, атме! - сказал он и показал книги. - Я хотел сдаваться...

Танрэй стало смешно. Вообще день сегодня какой-то несерьезный, а тут еще и Ишвар, который упорно пытается научиться языку ори и в связи с этим ломает собственный язык. Он способный ученик: именно в нем Паском практически сразу, без заминки, определил наличие древнего "куарт" с Севера, Атембизе.

- Ты хотел, наверное, сдать урок? Но я сейчас планирую прогулку и не буду против твоей компании, - нарочно медленно и растягивая слова, чтобы он мог отделить одно от другого, произнесла Танрэй.

Ишвар опечалился:

- Атме сердится на меня?

- Почему?! - но она уже поняла, что слишком сложно закрутила фразу, и поправилась: - Идем с нами, Ишвар...

Лицо туземца прояснилось:

- Атме уже не сердится?

Нат фыркнул. Тут коту облезлому понятно, что она и не сердилась. Неужели так трудно выучить речь, на которой говорят хозяева? Ему, несмышленышу, уже через год от рождения были известны все слова ори.

Но Танрэй не знала, о чем думает волк, да ее это и не беспокоило. На улице было прохладнее, чем всегда, правда, иногда землю ощутимо трясло. Не так давно наводнением залило всю долину, которая лежала в двухстах кеуру от плато, на котором стоял Кула-Ори. Кронрэй, стоит сказать, утверждал, что самому городу это нисколько не повредит, ибо таковы топографические особенности района, на котором он воздвигнут, но ведь по-всякому бывает. Сейчас происходит такое, чего пятьсот лет назад и быть не могло. В те благодатные времена все было куда более определенным: если в такой-то день шел дождь, то через полгода в такую-то неделю будут заморозки. Сейчас подобное не проходит. Сейчас то же самое и с людьми, и с животными - живут хаотично, хаотично и умирают, все чаще от болезней да от стычек...

Словно отвечая ее мыслям, дорога под ногами дрогнула. Танрэй почувствовала недомогание, словно кто-то прихватил ее затылок, потянул кверху и отпустил, а она так и осталась подвешенной. Волк обернулся и шагнул к ней, еще не зная, откуда ждать опасности, но в твердом намерении защитить хозяйку, если что. По дороге проехала машина кулаптра. Увидев Танрэй, старый Паском вернулся и помахал ей рукой:

- Садись-садись, девочка! Куда собираешься?

Она неопределенно пожала плечами.

- Тогда едем посмотрим на новое творение Кронрэя, - сказал целитель. - Хоть он и суеверен, словно сама Шоти-Митрави, но храм уже почти-почти готов...

- Ты поедешь? - спросила Танрэй Ишвара.

Ученик с опаской покосился на громоздкий механизм, который, по его мнению, боги отняли у духов тьмы и приручили для своих нужд. А кто его знает, как поведет себя темный зверь, прияв в свое лоно чужака? Но Ишвар вспомнил, что раз и навсегда решил научиться вести себя, как атме, и кивнул. Нат не позволил ему войти и сесть сразу следом за хозяйкой: волк оттеснил его от дверцы, пропустил Танрэй и запрыгнул сам; до дальнейших действий темнокожего ученика ему не было никакого дела.

Танрэй пыталась представить себе выстроенный созидателем комплекс, о котором урывками, время от времени, рассказывал муж. Судя по всему, это было что-то грандиозное, воздвигнутое на века. Кронрэй был максималистом. Несмотря на богатство фантазии, молодая женщина не смогла вообразить себе того, что увидит. Словно чувствуя нетерпение будущей матери, маленький сын в ее чреве взбрыкнул ножками. Танрэй улыбнулась и приложила руку к упругому животу. Наверное, ему там скучно, и он просит общения. У него уже был свой характер, своя загадочная душа. Загадочная, ибо до тех пор, пока его глазки не увидят свет, даже мудрый Паском не сможет определить, кто есть "куарт" ребенка и как следует его назвать. Для этого существовала древняя система знаний, но и она бессильна, пока человек не родится. Танрэй часто задавала ему вопрос: "Кто ты?!", и он в ответ расправлял растущие крылышки (если в тот момент ему снилось, что он - птица), а потом мягко подталкивал ими ладонь матери, словно удивляясь: "Разве ты не знаешь?! Разве не чувствуешь?!". Она догадывалась, что он будет таким же, как Ал, ведь новая жизнь началась в священную ночь празднования Теснауто под покровительством Шагающего созвездия, как и жизнь всех воплощений "куарт" его отца...

Тогда и родились первые строчки песни, которой много-много лет спустя суждено будет сыграть очень важную роль в судьбе Танрэй.

Заря, свет которой отливается на боках белоснежных шаров зданий...

Танрэй еще не знала, что будет дальше, но эта фраза тронула не только ее сердце и душу - внутри согласно шевельнулся теплый комочек.

- Это тебе! - шепнула она тогда.

- Где твой Ал, девочка? - спросил Паском.

- Я не знаю. Он часто срывается с места, как будто за ним гонится вьюга, и исчезает...

Кулаптр ничего не ответил.

Из всех четверых, кто сидел в машине, только Нат непрерывно ощущал слабое потряхивание в недрах земли. Дикари говорили, что это ворочается новое, Пятое, Солнце, легенды о котором принесли пришельцы с южного материка. Может быть, и волк представлял себе что-то в этом роде, а потому беспокойство Природы отражалось и на нем. Будь он помоложе, то тихо поскулил бы от неопределенной тоски - или по родине, или по прошлому. Но старику не пристало такое поведение. Он вздохнул и положил умную морду на колени Танрэй. Чуткое ухо уловило быстрое-быстрое сердцебиение; двинув бровью, он поднял непрозрачный глинисто-серый зрачок, чтобы взглянуть в лицо хозяйки.

Танрэй запустила пальцы в густую серебристую шерсть на его холке и шее - только там она еще оставалась пушистой и красивой, как раньше. Рука утонула, потерялась. Да уж... Лучше я дождусь ночи, убегу подальше в горы, в джунгли, к самой зиме во льды и айсберги, и там воем сброшу накопившуюся за день кручину... Я расскажу звездам и Селенио все, что я думаю о жизни этой и все, что хотел бы от них узнать... А сейчас погладь меня, хозяйка, мне нравятся твои руки...