Наталья Баранова - Игры с судьбой. Книга вторая Страница 38

На краткие мгновения позволить себе опуститься в кресло, прикрыть глаза, прогнозируя ход боя. Если Стратеги вмешаются — будет худо. Не вмешаются — хуже стократ. Хотя б потому, что напрасно. И бой и жертвы — напрасны….

Только сложить пальцы в старый, с детства известный жест, отгоняющий нечисть. И усмехнуться, это отметив. Давно не верит в духов и богов. Кажется, тысячи лет с той поры прошли, а в момент опасности пальцы все так же чертят знакомый знак. Память!

И снова, как во сне — тихий ветер. Изумрудные травы. Близкие горы и дивное море, в котором солнце купает рыжие бока.

Закрыв глаза уверовать бы в мечту, уйти бы в нее, отказавшись от мира окружающего, только безумие грез все равно, что смерть.

Так что нет для него выхода. Нет.

Только осознавать это страшно. И смиряться не хочется. Порой смирение хуже смерти. Страшнее.

И из лабиринта этого нет выхода. Есть только вход.

Тронула ласковая ладонь белые пряди. Оглянулся — стоит за спиной мальчик — тэнокки. Лазоревые волосы, безбрежные глаза, нежностью, какой-то запредельной нечеловеческой нежностью полны взгляд и жесты. Только пальцем шевельни, позови, утопит в нежности своей, слова против не скажет. Только можно ли? Только стоит ли рисковать?

Если б не черная липкая паутина кода. Если б не была исковеркана душа. Если б только в ответ на нежность рождалась нежность, а не черное угарное облако ярости, боли, ненависти! Если б только, пойдя на поводу у страсти, можно было б остаться человеком!

И вновь покачать головой, отвести мягкую ладонь, отстраниться, холодностью взгляда обрывая возможность сближения. Расстоянием отгораживаясь, словно стеной, расправляя гордо плечи, вскидывая подбородок.

Скулила душа побитой собакой. Только и в этом — разве ж признаться?

Только вновь подбирались пальцы в кулак, сжимались крепенько! Мог бы — этими самыми пальчиками схватил бы за горло Хозяина. Держал бы его, сжимая, покуда б не придушил!

Кто виноват, что, не терзая Лиги, не мог подобраться к горлу заклятого врага? Он ли сам, судьба ли…. Сил искать ответ на эти загадки не было. Желания — тем паче.

Отослав тэнокки, опустился в кресло, активировал карты. Вновь и вновь прокручивал разнообразные варианты исхода столкновения Эрмэ и Лиги.

Как ни крути, иного выхода не было.

20

Тих закат. Опускается на мир темнота всеми оттенками бархатной сини, накрывает постепенно. А в небесах появляются звезды — мелкие искорки света, дрожат, словно от холода.

В пространстве холод невыносим. Холоднее лишь в его сердце. Закрыть глаза, изгоняя память о рейде на Кианману. Отстраниться б, не помнить.

Налетели жалящими осами, ударили с неба, брали не силой — неожиданностью. Эх, легконогие, острозубые хищники! Смеялся Катаки, удивляясь тому, как просто, оказывается, бывает побеждать…. Лишь он один не смеялся, шествуя по обожженной земле победителем.

Летел над черной золой белый край одежд, подкатывала к горлу дурнота. И так знал, что увидят глаза. Только разве ж от этого легче? Тяжелый запах горелой изоляции и плоти, разорванные на куски тела. Не позволил он Кианману сопротивления. Первый же удар лазерной пушки пришелся по складам. Только кто ж знал, что так близко к складам будет поселок?

Впрочем, лжет, закрывая глаза на неприглядную правду. Знал, все знал! Списывал на несовершенство масштабирования! Да и если б не знал — все равно поступил бы так же, как поступил. Отдал бы тот же самый приказ, выполнил тот же маневр.

Только как тяжело помнить…. И как бы забыть кошмар!!!

Там, на Кианману, тоже разливался вечер. И кто-то тоже радовался умеряющей зной, тьме.

Закусив губу, вскочить на ноги! Подойти к высокому от пола до потолка, окну…. Прислониться лбом к прозрачной преграде, шепча, словно заклинание: "Видят Небеса, я не хотел…". Только самому невозможно поверить! Нельзя…

Обернуться на звук шагов, загоняя эмоции внутрь, маской прикрывая суть, маску накладывая на личину…, а где истинное лицо — и самому не сыскать! Скользнуть взглядом по темнеющей глади зеркала, рукой поправив растрепавшиеся пряди. Расправить плечи, шагнуть навстречу…..

— Господин Да-Деган, Аторис Ордо желает Вас видеть.

Коротко кивнуть, улыбнуться через силу.

— Пусть подождет, Илант, я сейчас спущусь. Предложи ему кофе, сигары….

Кивнул юноша, поспешил уйти…. Нет, не тот испуганный зверек, каким был после бунта! И этот научился носить личину. На губах — высокомерная усмешка, и холен, что любимый хозяйский кот. И все ж недовольство в глубине бархатных зрачков порою пышет жаром преисподней!

Много ли времени прошло? Да нет, не много…. Отстроен дом, почти отстроен…. Лишь кое-где продолжаются последние работы. И все равно, равносильно чуду. Стал дом, как был — открыт свету, воле, простору. Не нужно повышать голоса — чутко ловят его сами стены…. Только на сад без слез не взглянешь. Полны грязно — бурой тины арыки, многие деревья стоят обожженные, тянут к небу пустые ветки, словно молятся, словно грозят! На пруду тина и ряска, и беседки, что цветками лотоса отражались в воде, глыбами камня валяются у берегов.

Усмехнувшись, зажечь свет, посмотреть отражению в глаза, отмечая, что не прошли бессонные ночи даром. Залегли круги у глаз, осунулось лицо, бледны губы, бледны скулы. Словно покинула его жизнь.

Вздохнув, посмотреть на робкую тень в кресле у стены. Девчонка совсем! Единственная, выжившая из того поселка, на Кианману! Худее самой худобы. Глаза, что два провала! И такая в этих глазах тоска. Ненавидела б, было б легче!

Но и бросить ее не мог, не смел оставить корчиться на корке черной земли, иссеченную осколками металла, с глубокими рваными ранами, словно нанесенными сильной когтистой лапой! И добить рука не поднялась! Хоть и знал, что, возможно, так было б милосердней! Сколько дней старательно пытался удержать в хрупком теле гаснущую жизнь, словно мог вымолить этим у всех Богов Вселенной прощенье….

Нет, не вымолил. Только напоминание себе оставил. Как зарубку на коре дерева. Да только эта — шрамом на сердце.

Отвернулся к зеркалу, подвинул шкатулку с кремами, пудрой, румянами, усмехнулся вновь. Не решался спуститься вниз, на глаза Ордо, таким, как есть, словно после долгой-долгой болезни…. Или долгой изматывающей пьянки…. Не смел…. Прятал самого себя, возвращая бледной коже цветущий вид, рисовал обманный облик — полный силы, полный беззаботности и огня…

Отодвинувшись от зеркала, прошел по комнате. Волновалось сердце. Не кто-нибудь посторонний, чужой — сын пришел! Его сын! Только вот разговор у них не о том пойдет. И сына, как многих, приходится так же, за горло! И тут уж нельзя показать слабинку! И надо идти, надо….