Роман Суржиков - Без помощи вашей Страница 4

– И много у тебя… ммм… покупателей?

– Пара дюжин зажиточных рыцарей, несколько баронов в Альмере, несколько – в Южном Пути.

– Тебя принимают в их замках?

– И за их столом, – У Джоакина загорелись глаза, Хармон не сдержался: – И в постелях их жен.

Парня перекосило. От возмущения или от зависти – этого Хармон не разобрал. Торговец сжалился над ним:

– Учись понимать шутки – пригодится в жизни.

Джоакин сдержанно улыбнулся и только теперь спросил:

– Сколько ты платишь?

Важная штука – вопрос о цене. Задать его в нужный момент – немалое мастерство. Кто мнит себя ловким дельцом, поспешит с вопросом, и этим лишь выдаст свое нетерпение и заинтересованность. А неопытный простофиля, напротив, затянет дело и заговорит о цене лишь тогда, когда крючок с наживкой уже глубоко войдет в его глотку. Джоакин затянул с вопросом.

Хармон назвал сумму. Она была много выше той, что получает старина Доксет, и чуть побольше той, которую имеет Снайп. Однако, вдвое меньше денег, что платят наемному мечу в походе, и, может статься, даже меньше жалованья смолденского городского стражника. Очень даже может статься.

Джоакин скривился, как от кислого вина.

– Ну, приятель, мы же не на войне, – примирительным тоном сказал Хармон. – Ты будешь спать в фургоне или в гостиницах, есть будешь вдосыта, а Луиза, к слову сказать, недурно стряпает. Жизнь твоя не окажется в опасности, в шкуре не появится новых дырок, кроме тех, которые предусмотрели боги. А наибольшие подвиги, что от тебя ожидаются, – поколотить нахального бродягу или отсечь пару пальцев карманнику.

– Но ты – торговец…

«Ах, вот оно что! Для тебя, стало быть, слишком мало чести – служить мне. На это намекаешь?»

– А ты – наемник, – ровно произнес Хармон, исподлобья глядя в глаза Джоакину. – Притом, нищий наемник.

Джоакин вскинулся.

– Я не наемник!..

– Ну, а кто? – так же ровно отрезал Хармон. – Ты не рыцарь, не оруженосец, не ополченец, у тебя нет сеньора, и ты продаешь свой меч за деньги. Продаешь даже скоморохам. Как же тебя назвать, приятель?

Джоакин смешался и отвел взгляд. Хармон встал.

– Значит, вот как сделаем. Я пойду спать. Завтра с утра мы трогаемся в путь. Хочешь служить мне – приходи. Не хочешь – уедем без тебя. Да, и вот что. До утра научись говорить мне: «вы». А слово «хозяин» мне нравится еще больше.

Хармон Паула Роджер не сомневался, что молодой воин придет утром к постоялому двору. И он пришел, а верней, приехал. Под ним была поджарая гнедая кобыла.

Стрела

Карета скрипнула рессорами, сойдя с верхней точки перевала, – словно вздохнула с облегчением. Эрвин очнулся от дремоты и глянул в окно. Дорога плавно уходила вниз, змеясь по склону, и справа возносились к облакам хмурые утесы, а слева… Долина на миг ослепила Эрвина. Она была изумрудным пятном, манящей оттепелью среди скал, весенним цветком, пробившимся сквозь снег. Домики крестьян под соломенными крышами – аккуратные, крохотные при взгляде с птичьего полета – казались золотистыми кусочками свежего хлеба. Между ними то там, то тут рассыпана сахарная пудра. Невозможно рассмотреть крупицы с расстояния в добрый десяток миль, но Эрвин знал, что это – отары овец. А у восточного края долины лежал подлинный алмаз – голубое озеро. Город прирастал к нему, втискивался в уютный просвет меж водой и скалами, а герцогский замок врезался в озеро, черным клыком засел в его синеве. Если по правде, то нужно признать: родная долина весьма красива. Блистательна той особой красотою, какой бывают наделены лишь женщины и песни, крайне редко – строения и места.

– Ничто прекрасное не должно пахнуть нищетой, – сказал Эрвин и подмигнул городу, лежащему внизу. – Можешь не поверить, но терпеть осталось недолго. Я принес тебе спасение.

Карета начала спуск, набирая ход.

Чертовски странно – возвращаться домой с чувством предвкушения. Эрвин хорошо знал, чем встретит его родная земля. Древний город, полный солдат и нищих; фамильный замок, напряженный и хмурый, как воин на часах; отцовские вассалы с каменными масками вместо лиц; сам отец, обладающий дивной способностью вложить угрозу в любое слово или движение, даже в молчание. И сестра – редкий проблеск света. Через неделю Иона выйдет замуж. Ее супругом станет граф Виттор Шейланд – правитель судоходной реки Торрей и узкой полоски прибрежной земли. Отец Виттора был банкиром, дед – купцом. Ни славой, ни могуществом, ни древностью рода он – не чета Ионе. До такой степени не ровня, что свадебные торжества будут выглядеть дурной комедией. И, несмотря на все это, Эрвин чувствовал предвкушение.

Я сделаю кое-что. Я принесу перемену. Таков будет мой свадебный подарок, дорогая Иона! Десять поколений великих предков – славных военачальников и доблестных рыцарей – не смогли побороть единственного противника: бедность. А я смогу! Забавно, правда? Я – не рыцарь, не полководец, я – белая ворона. Однако тем, кто вернет славу Первой Зиме, буду именно я. Ты оценишь иронию, любимая сестричка.

Окончив спуск, карета прошла несколько миль петляющей пыльной дорогой и вкатилась в город. Он почти не изменился: те же аккуратные узкие дома в три окна, сжатые в плотную линию; остроконечные башни храмов и хмурые приземистые казармы; торговые ряды, крытые красной черепицей; арочный акведук, протянувшийся с гор, и очереди у водяных труб; гранитные всадники на площади Славы и чумной монумент на площади Милосердия… Эрвин придирчиво разглядывал улицы Первой Зимы, высматривая признаки бедности – и, к своему удовольствию, находил их в достатке. Поврежденные мостовые, истерзанные щелями; обвалившаяся штукатурка на фасадах; толпы попрошаек на папертях, унылая тишина у торговых рядов. Прекрасно!

А вот и собор Светлой Агаты – величавая громада, увенчанная сотней шпилей и охраняемая полчищами химер. Их – этих каменных чудовищ всевозможных размеров и мастей – здесь имеется триста тридцать шесть (если считать и двух презабавнейших крылатых поросят, притаившихся под водостоками южной башни). Но странно: западный придел собора стоял в лесах, а вдоль его фундамента пролегала глубокая траншея, в которой возились люди с лопатами. Что происходит? Треснул фундамент, проседает стена? Храм требует срочного ремонта? То, что нужно! Милость богов – не иначе! Отец ревностно относится к собору Агаты. Он может смотреть сквозь пальцы на обнищание горожан, но для ремонта храма станет искать средства любой ценой. А значит, он будет сговорчивее!

– Благодарю тебя, святая Праматерь! – Эрвин с улыбкой поклонился скульптуре Светлой Агаты над фасадом собора. – Трещина в фундаменте – отличная задумка! Я всегда знал, что могу на тебя положиться.

Приметив кареты с гербами Дома Ориджин, строители принялись выкрикивать приветствия. Горожане на площади вторили им:

– Милорд Эрвин!

– С возвращением, милорд!

– Слава Ориджинам! Слава Ориджинам!

Мать бросила бы им пригоршню серебра. Иона помахала бы тонкой рукой и улыбнулась с таким трогательным румянцем, что впору всплакнуть от умиления. Отец… отцу было бы плевать, кричат ли ему что-то. Эрвин София Джессика рода Агаты, наследный герцог Ориджин так и не научился отвечать на приветствия черни – в них ему неизменно слышалась насмешка. Он задернул шторку на окне кареты.

Экипаж пересек мост и остановился за первой, низкой стеной замка, во внешнем дворе. Эрвин раскрыл дверь и нетвердыми с долгой дороги ногами ступил на родную землю. На родной булыжник, если быть точным, – тщательно вымытый, но все же отдающий конским навозом, забившимся в щели.

Как на зло, двор был полон людей, и появление лорда не осталось незамеченным. Его мигом окружили, осыпали приветствиями. Слуги схватили кладь, поволокли; кто-то желал Эрвину здравия, кто-то кланялся, кто-то салютовал; служанки поодаль откровенно таращились, перешептываясь; верховые кайры в красно-черном, эскортировавшие его, замерли над толпой. Конные статуи отцовского могущества. И – мой инструмент. Мой прекрасный, решающий довод! Эрвин махнул рукой всаднику:

– Кайр, я желаю увидеть отца, и поскорее. Доложите обо мне!

– Слушаюсь, милорд.

Воин исчез. Кто-то сунул в руку Эрвину кубок орджа – горького пойла, разящего шишками. Он влил в себя весь кубок одним залпом, надеясь быстрей отделаться, скривился, с трудом выдохнул.

– Слава молодому герцогу!

– Долгих лет семье Ориджин! Долгих лет Первой Зиме!

Эрвин стоял среди толпы, как болван, хрипя обожженной глоткой. И что же, мне торчать здесь, с челядью, пока отец не соизволит принять? Почему никто из семьи меня не встречает?!