Станислав Михайлов - Эра воды Страница 4

Ждать пришлось дольше, чем я думал. Но вот индикатор мигнул зеленым, дверь распахнулась и закрылась за Марковым. Профессор сел на краешек дивана, в руках у него была коробочка.

— Это программа, эмулятор завода. Твердая копия. Моделирует показания всех датчиков, видео, — все что хотите. Собственно, стандартная обучающая программа, можно настроить на любую штатную или прогнозируемую внештатную ситуацию. Позволите воспользоваться вашим компьютером?

Я кивнул, и Марков извлек из коробочки информационный кристалл.

Перед нами появилась модель завода. Точно такая, как я видел в операторской.

Профессор что-то настроил, и вот уже баки светятся красным.

— Точь-в-точь! — ответил я на немой вопрос.

Марков вернул проекцию в исходное состояние и посмотрел на меня в упор, прямо в глаза.

— А если точь-в-точь, — сказал он, — почему бы не транслировать в систему станции показания эмулятора, а не реального завода? Сделайте кофе, подумайте, а я покажу вам еще кое-что…

Пока я возился с чашками и сахаром, модель завода исчезла, появилось изображение машинного зала. Это была съемка с камер моего шлема. Снова бежал я вдоль накопителей, оказывался в операторской…

— Стоп! — закричал я. — Да стойте же! Давайте назад!

В мелькнувшей перед нами сцене, когда я вбежал в операторскую… Емкости преобразователей на контрольной стереомодели светились красным. Накопители были неисправны и собирались взорваться.

Марков молча вернул запись в исходную точку. Вот я бегу, вот контрольный пункт, операторская, стереомодель… Нет красного цвета.

Кто, как, зачем? Я почувствовал, что схожу с ума, когда услышал сухой смешок Маркова.

— Чувствуете, что сходите с ума, да, Пол?

Профессор остановил просмотр и хлебнул из чашки.

— Можно еще сахара? Спасибо. Понимаете, Пол, перед тем, как идти сюда, я немножко поработал с изображением. Взял запись, которую смотрел Роб, подкрасил на ней накопители и показал ее вам, а потом показал старую. Ваша реакция была точно такой же, как в конференц-зале, это положительно забавно и еще раз доказывает вашу невиновность.

— Но кто же подправил запись?!

Марков задумался.

— Не знаю, Пол. Боюсь, высказанное ради смеха предположение может оказаться верным. Вспомните все, что вы знаете о Жаке. Он микробиолог, направлен сюда с Земли из Всемирной Академии Наук для участия в экспериментах по выявлению ископаемой жизни на Ганимеде. Ископаемой и, возможно, до сих пор активной. Вспомните, наверняка слышали об этом: были предположения, что подо льдом Ганимеда могли сохраниться очаги жидкой воды, подобные океанам Европы. И раз уж на Европе жизнь бьет ключом, почему бы ей здесь не содрогаться в предсмертных конвульсиях? Кроме того, лед. Многие организмы могут быть вмороженными в него и пережить в анабиозе не один и не два десятка миллионов лет. Особенно если это местная, адаптированная к поясу Юпитера, жизнь. И Жак летит сюда ее искать. Он носит очки, не расставаясь с плохим зрением. Не выращивает волосы на лысине. Я не заглядывал к нему в рот, но уверен, там найдутся два-три гнилых зуба. Знаете, Пол, далеко не все натуралисты придерживаются таких крайних взглядов на неизменность природы, особенно, когда дело касается их лично. Они галдят о недопустимости вмешательства в естество, устраивают демонстрации против очередных успехов генетики, но чуть заболит почка, обнаружат в ней камень — бегут к врачу. Потеряют, не дай бог, палец — тут же спешат его регенерировать. Призывают к полному запрету животноводства, но не хотят отказываться от мяса, предлагая заменить его искусственно выращенным. Где же логика, где победа естественности? Впрочем, внутри течения натуралистов много ручейков и завихрений, большинство вполне разумны и редко доходят до такой крайности, чтобы отказываться от лечения. Жак — отказывается, хотя и лечит других, совмещая основную специальность с должностью второго врача на станции.

Он допил кофе и покачал чашку в руке, разглядывая донышко.

— Нда. Это не гадание на кофейной гуще. Это — серьезное подозрение, Пол. — Марков нахмурился. — Боюсь, придется доложить Бобсону. Жак имел возможность подставить эмулятор состояния завода вместо реального контроллера. И он мог за несколько минут перекрасить стереозапись. Нужно отправить ее на экспертизу. Но прошу вас, Пол, посидите пока под арестом. Пусть все думают, что вы остаетесь главным подозреваемым. Займитесь самообразованием, вы же стажер-исследователь. Я попрошу доктора Боровски связаться с вами и дать задание.

Мне показалось или на его лице мелькнула усмешка при последних словах? Не думает же он, что у меня с Мэгги… Мне шептали, что по станции ходят слухи… Да смешно, ей-богу, она же как мамочка. Пестует меня и готовит, гы-гы, к взрослой жизни Настоящего Ученого. Доктор Боровски упорна в своих заблуждениях.

Мы попрощались, я остался один.

«Значит, это Жак… — не мог поверить я. — Вот ведь как ошибался в человеке… Друг-друг, рубаха-парень, а так подставил…»

Долго думать не дали. Вызов по коммуникатору от Мэгги, полтора часа разговоров об уникальности зеленого ганимедийского кварца, который не надо путать с праземом, об особенностях циркуляции гидротермальных вод в контакте с океаном, о невероятной скорости накопления хемогенных известняков в современный период и о прочей дребедени. Наконец, Мэгги дала мне задание разобраться с анализами туфов и помахала ручкой. Очевидно же, это материнское. Она старше меня лет на тридцать и ни разу не обновлялась.

Впервые я был рад работе. Все-таки как-никак, а минералогии меня учили, да и Мэгги, похоже, удалось поднатаскать ленивого стажера против его воли.

Дни проходили за исследованием шлифов, описанием минерального состава, структуры, текстуры, места пробоотбора и прочих характеристик образцов. Литологическая карта заметно расширялась, пустые районы заполнялись, как мозаика. Оказалось, со времени открытия станции накопилась тьма необработанного материала. Некоторые пробы отлеживались в хранилище годами: какой тут анализ, едва успевали регистрировать.

Нет слов, Мэгги была довольна. Она светилась. Ее голограмма почти не покидала мой блок, как и моя — лабораторию. Я предлагал старушке кофе, и мы пили на брудершафт, пронося чашки сквозь проекцию друг друга. Кстати, не такая уж она и старушка: оказалось, только сорок девять. Просто выглядит не ахти, не бережет себя и не делает восстановлений, вся в науке, некогда.

Можно сказать, мы подружились. Мэгги таращила глаза, которые и так-то навыкате, и бормотала что-то про диссертацию. Я для виду согласно кивал и продолжал заполнять данными серые поля Ганимеда. Скоро уберусь отсюда и улечу куда-нибудь на Марс. Уже скоро, к черту это каменное болото.

Прошло недели полторы, и вдруг заточение кончилось.

Марков, вернувшийся из экстренной поездки, вызвал меня к себе, как ни в чем не бывало. Будто не было ареста. Молча прикрыл дверь кабинета, указал на кресло и на дымящуюся чашку: кофе с коньяком, ого, русская пастила. Посылка с Земли, не иначе. Я сел и замер в ожидании.

— Рад видеть вас в добром здравии, Пол. Собирайтесь в центр, обменяете наши синтезаторы, а заодно захватите кое-что из Управления Биоконтроля, там знают.

Вот в этом весь наш начальник станции, раз решил действовать, то быка за рога и с места в форсаж. Я подумал, разговор пойдет дальше в том же ключе, но ошибся.

— Вчера взорвались еще два завода…

Он смотрел в окно. За окном — солнце и август. Дети играют в волейбол. Наверное, Россия. А у меня в блоке окна нет, не положено по рангу, да и не нужно.

Марков повернулся, и стало заметно, как осунулось его лицо. Видно, Роб с приятелями не слезали с профессорской шеи, регулярно ее намыливая.

— Оба внезапно. Автоматика не показала ничего. Уверен, там то же, что у нас… — он сел напротив, устало откинувшись на спинку кресла.

— А что Жак? — поинтересовался я.

— Жак… — профессор отвечал с закрытыми глазами. — Жак отстранен, идет следствие. В записях обнаружили следы монтажа. Он подставил вас, Пол. Подставил всех нас, но отрицал до последнего. Сейчас он в Ганимед-Сити, ждет отправки на Землю, там за него возьмутся серьезно. Не понимаю, зачем он это сделал, не понимаю…

Я глотнул кофе и откусил пастилку. Уже немного подсохла. Видать, не первый час лежит коробка открытой на столе.

— Игорь, он не мог их взорвать. Эти два завода. — Мне была интересна реакция профессора, Жак был его другом. Он был другом всем на станции.

— Не мог, — согласился Марков, с видимым трудом открыв глаза и подняв на меня мутный от бессонницы взгляд. — И наш завод не мог. Кто-то должен был отключить систему безопасности и изменить настройки процесса так, чтобы это привело к взрыву в накопителях. На заводе никого не было, кроме вас. Все перемещения фиксируются. Нелепо допустить настолько глобальную сеть подлога. Аэрокары и челноки наблюдаются со спутника, их ведут по маякам. Конечно, теоретически можно добраться до завода пешком, активировать код, проникнуть, настроить все, как надо… Но три завода… И что-то мне подсказывает: это еще не конец, а только начало. Словно сама планета сопротивляется преобразованию…