Левон Хачатурянц - Путь к Марсу. Научно-фантастическая хроника конца XX века Страница 4

— Пошли!

Сквозь иллюминатор Карпенко хорошо видел, как Жора наклонился над перископом, объектив которого сейчас был направлен на шарнирный узел солнечной батареи. Вот он опустился на колени.

— Нашел?

— Сорвался! Сорвался я, Виктор Сергеевич.

Но это и так уже все видели — Карпенко через иллюминатор, остальные на телеэкране: штурман, неуклюже разворачиваясь, отплывал от корабля.

— Акопян! Левый манипулятор!

Но механическая рука не дотянулась, только чуть задела ногу Жоры, и он закружился быстрее.

— Карпенко, выводи «такси». Сначала попробуй добросить фал, может, удастся.

— Иду, Виктор Сергеевич.

Один из продолговатых контейнеров в трюме — ангар для двухместных ракет с малыми движками. Карпенко вошел в ангар, захлопнул люк.

— Герметичность полная, — услышал он голос Марины.

— Выхожу!

Зашипел стравливаемый из ангара воздух. Открылся наружный люк, и Карпенко вышел в космос.

Закрепившись ногами в скобах, Карпенко прямо из люка кинул свернутый кольцом фал. Фал не долетел до Калантарова.

— Потерпи! — Карпенко быстро смотал фал и вернулся в ангар.

Космонавты сгрудились вокруг обзорного экрана. Из открытого люка ангара выдвинулось «такси», похожее на старинную ладью, длиной около двух с половиной метров. Карпенко поудобнее устроился на переднем сиденье, взял в руки руль и медленно отошел от корабля.

Марина тронула командира за плечо.

— Виктор Сергеевич, у Карпенко местный перегрев скафандра.

Виктор Сергеевич мельком взглянул на панель системы жизнеобеспечения.

— Василий! Что у тебя со скафандром? Не жарко?

— Скафандр в порядке, а жарко сейчас обязательно будет. — Карпенко засмеялся.

— Перегрев все же есть, — тихо сказала Марина.

— Проверишь, когда вернутся…

В рабочем отсеке в динамиках громкой связи слышен диалог между Карпенко и Калантаровым.

— Остановись, беглец!

— Меня, как бабочку, сачком ловить нужно!

— Руку давай!

— Солнце слепит. Чуточку развернись.

— Порядок!

Калантаров неуклюже вскарабкался на борт «такси» и уселся на заднем сиденье.

Через несколько минут они уже стоят в рабочем отсеке. Жора, откинув щиток гермошлема, переминается с ноги на ногу. Карпенко молча раздевается.

— Па-аршивка! — испуганно, не своим голосом, закричал вдруг Василий.

Глаза у инженера-исследователя с сумасшедшинкой, правая рука энергично вытаскивает что-то из-за пазухи скафандра.

— Машка!

Толстая мышь в руках у Карпенко вертит головой, таращит глаза, попискивает.

— Вот тебе и «перегрев»…

— Норку ей захотелось сделать в космосе, — рассмеялся Акопян, — вот она и надела скафандр Василия. Правда, он оказался несколько великоват.

— С Машкой разобрались, а как насчет утечки?

— Иней на перископе, Виктор Сергеевич. Сейчас проверим на герметичность.

Скинув скафандр, Георгий стремительно протопал по винтовой лестнице к себе в каюту и уже через минуту спустился вниз с помазком и чашкой для бритья, наполненной мыльной пеной. Из всей команды только он брился по старинке опасной бритвой, так как с двумя глубокими морщинами, идущими от его носа к уголкам рта, электрическая бритва справиться не могла.

— Сурен, спустись со мной в трюм, посвети.

В трюм спустились все. Калантаров полез под потолок, мазнул кисточкой около выхода перископа. Пена тотчас всосалась в едва заметное кольцевое отверстие.

— Вот! Манжета косо встала. Оттого и утечка! Давно я присматривался к этому перископу. Не нравился он мне что-то.

После замены неисправной манжеты на трубе перископа стрелки на приборах вернулись в нормальное положение.

…Завтрак начался с опозданием на два часа. Особо отличившимся в это утро Василию Карпенко и Георгию Калантарову Марина собственноручно приготовила два яйца всмятку, снесенные прошлой ночью курами в виварии. Разыгрывая шутливое возмущение, Сурен Акопян заявил:

— Я протестую! Все лавры сегодняшнего утра принадлежат Машке! Эта мышь первой в истории космических полетов самостоятельно облачилась в скафандр. Если бы Василий и Жора вели себя по-товарищески и не помешали ей, Машка сама вышла бы в открытый космос и прекрасно справилась бы с починкой перископа!

ГЛАВА 3

ЖЕНЩИНА НА КОРАБЛЕ

Краткое замечание об услугах, оказанных астрономии прелестным полом, который должно привлекать к подобным занятиям, а не удалять от них презренными насмешками.

Всем известны ученые труды маркиза Дюшатле и госпожи Лаланд; сестра знаменитого Гершеля была верной его сотрудницею; госпожа Даламбер помогала своему мужу в его обширных вычислениях: ей одолжены астрономы многими таблицами.

Таким образом, от счастливого сотоварищества усугубляются успехи в изысканиях.

В 1877 году Асаф Холл получил возможность вести свои наблюдения при помощи большого рефрактора Вашингтонской обсерватории, объектив которого в диаметре имел 66 сантиметров. Он тотчас же возымел мысль воспользоваться благоприятной позицией Марса для систематических поисков спутника этой планеты. После пересмотра литературы по этому предмету шансы на успех показались ему настолько ничтожными, что он, по его собственным словам, отказался бы от своего первоначального намерения, если бы его жена не побудила его выполнить то, что было задумано.

11 августа им был открыт маленький спутник Марса Деймос, а 17 августа и Фобос.

Двадцать пятый день полета

К вечеру налетели тучи. Ночью прошумел дождь, а сейчас за «окном» ясное майское утро.

На яблонях листьев не видно — одни цветы. Антоновка зацвела! Буйствует и белая сирень. На каждом лепестке бесчисленное множество чистой воды алмазов. Обласканный солнцем, сад слепит глаза…

В своей каюте у «окна» сидит Марина. Сидит она, обиженно надувшись, покусывая губы.

Чего уж там, это можно назвать только так: Виктор Сергеевич ее больно обидел. «Мало ли кому чего хочется. Придет время — выйдешь», — отрезал он. «Но ведь это нужно для дела. Скафандр опробовать. И потом — все уже выходили из корабля». — «Я не выходил». — «Но вы же — командир». — «А ты врач!»

С детства Марина была больше мальчишкой, чем любой окрестный сорвиголова. Было это и в Москве, было это и в подмосковной деревушке Сивково на Клязьме, куда ее семья перебиралась на лето. Но вот что удивительно: как только она уходила в свою комнату, прирожденный лидер куда-то исчезал, даже синяки и ссадины от лазания по деревьям бледнели; Марина становилась молчаливой, застенчивой и сентиментальной девочкой.