Иннокентий Сергеев - Эпитафия для дурака Страница 4

Я - Лаокоон.

Что я могу? Я складываю костёр из тонких вишнёвых веточек, чтобы дым его был приятен ноздрям богов, которые, быть может, спят теперь или спорят между собой, кому взять на себя грязную работу прикончить меня. И когда тот, на кого падёт жребий, явится в своих воинских доспехах, закопчённый как окорок, надеюсь, я буду спать. Пусть это будет ночью и без боли. Я больше не могу видеть кровь. Я не хочу, пусть он уйдёт, я не могу его видеть, пусть он уйдёт! - Жить наяву, здесь, где всё, чем ты грезишь - наркотик, а всё, что ты пьёшь, пытаясь утолить жажду - яд или уксус... Или умереть во сне... Они не предоставят мне выбора. Они решат это между собой. Завтра. С утра всё замело снегом, пальцы не гнутся, и я жгу на снегу бензин, чтобы отогреть их, и сам уже похож на закопчённый агрегат, автомат по сбору вишнёвых веточек, вмёрзших в окаменелую землю. Механизм для рытья освещённых шахт во тьме ночи. Когда он придёт, я могу не суметь отличить его от себя и подумать, что проснулся и вижу себя в зеркале. Что тогда будет правдой? ... Завтра всё разрешится само собой.

Время - это великий взрыв. Из-под обломков можно извлечь только обломки, и никогда ничего цельного. Обломки прошлого, можно составлять их заново вроде мозаики или пасьянса, или сочинять роли для своих любовниц, но никому не дано вернуться. Вот умер ты, к примеру, и что же? Впереди новая жизнь, а в старую уже не вернёшься, и ничего в ней не поправишь. Здорово, правда? Время - вот главное историческое событие. Прошло время. И вот уже двадцатый век. И тот подходит к концу. Самое прекрасное и самое чудовищное творение... Кого? Человечества? Бога?..

Я долго искал красивых женщин в этом городе и, наконец, пришёл к выводу, что красота - это вопрос освещения.

И когда я уйду во тьму, я стану ещё красивее, ведь от меня останутся лишь обломки, и наверное, они будут весьма живописны. А впрочем, почему это я уйду во тьму? Я уйду к свету!

И вообще, всё проще простого - не хочешь, не пей!

Учитель физики,- а ведь я учился в школе и даже изучал физику,- однажды сказал мне: "Не экономь бумагу, это не остроумно!" И прав был, наверное. (Вот почему я пишу всё время с новой строчки.) Одно я понял точно - сюжет у меня всё никак не получается. Может, пора уходить к свету? Осмотреться там, что, как... Антракт пора объявлять, вот что. А там и улизнуть можно - может, никто и не заметит. Да и вам пора. А то ведь автобусы не будут ходить, как пешком-то дойдёте? Да и метро тоже... Есть одна хорошая мысль - о том, что автобус уезжает из центра к окраинам вовсе не потому, что водителю не нравится центр, а просто потому что таков маршрут этого автобуса - "рейсовый номер такой-то".

И вот уже завтрашний день склоняется к западным склонам, фрейлины безутешно плачут, и я ищу, чем вытереть им сопли и утереть слёзы,надушенными батистовыми платочками или хотя бы своим многоразовым... Мы прощаемся с теми, кто шёл раньше нас, а с востока уже приходит вчерашний день. Разве не радостно это звучит после слов "нельзя вернуться"? А они безутешны, странные создания; они назначают свидания и не приходят, они не следят за часами, но точно знают, на сколько они опоздали. Странные, очаровательные создания! Утрите же слёзы, всё равно никто не увидит их здесь, мы почти одни, как обломки прошлого... Все уже давно сели играть в карты на деревянных столах, покрытых тяжёлыми стальными листами. А мы остаёмся танцевать до утра, ничего не поделаешь транспорт будет здесь только утром,- и мы не захватили с собой водки. Что же с нами будет, несчастными? А вдруг пойдёт дождь? Там, за стенами парков, красные квадратики окон рассыпаны как значки, обозначающие игру. Люди празднуют день рождения города, и некто в пальто и с усами изображает перед ними мэра. Так давайте будем смеяться, и не нужно.

Не нужно. Антракт. Дайте, пожалуйста, свет! Всё, антракт!

4

Сюзанна, прыгающая по ветвям как мартышка. Внизу стоят мужчины во фраках и наблюдают за ней в бинокли. Собаки заходятся лаем. Кто-то фотографирует. Подходят туристы, просят объяснить, в чём дело. Их никто не понимает; увлёчённые погоней мужчины во фраках чинно переходят от дерева к дереву, не отрываясь от своих биноклей. Кто-то объясняет: "Она спасается бегством как может. Мы застали её на берегу, она совсем голая". Туристы задирают головы, всматриваясь в шумящие как от ветра ветви. Один из них радостно вскрикивает. Он увидел. Это была нога! (Это была обнажённая женская ножка, свалившаяся с неё туфелька больно ударила по голове задумчивого оркестранта. "Так вам и надо",- сказал ему дирижёр.- "Не будете спать за пюпитром".) Кто-то фотографирует.

Собаки заходятся лаем.

Утром на реке был туман. Гребец в своей лодке не видел берегов, они тонули в матовой пелене. Он отпустил вёсла и, зевнув, высморкался в платок. "Е два - Е четыре!"- услышал он вдруг. Он вытянул шею и прислушался. "Аш восемь - Аш четыре!"- прозвучало в ответ. Гребец быстро достал из-под лавки шахматную доску и, расставив второпях фигуры, стал следить за игрой. Через девять или десять ходов он уже знал, кто они, невидимые в тумане шахматисты. - Я узнал их по стилю! Но окончательная уверенность пришла на пятнадцатом ходу, нет, вру! На девятнадцатом! Она стояли на разных берегах и выкрикивали ходы, не зная, что на середине реки гребец в своей лодке, медленно сносимой по течению, ловит чутким слухом их голоса и следит за игрой. - Да что, они все шахматисты были? - Да! Это был съезд шахматистов. - Турнир? - Точно. Турнир.

Туман рассеялся, как если бы его сорвали. Берега обнажились. Застигнутые врасплох купальщицы с визгом бросились прятаться в прибрежных кустах, набегу подбирая с сырого песка свои одежды. Оставшееся подобрали туристы.

- По мне, так это одно баловство,- неторопливо проговорил небритый пожилой крестьянин в холщовой рубахе и надетой поверх неё кожаной куртке.Так ведь им всё одно не запретишь, пусть уж играют. Раз приехали. И указав в сторону дыма на опушке леса, добавил: "А вон там сейчас кормить будут".

Вечером грустные люди брели по пояс в воде мимо зарослей камыша. Сгущался туман. Из леса доносились звуки разудалой песни. Повара мыли посуду, склонившись к речной воде.

- И чего этим собакам надо! Чего они так лают!

Когда, усталые, они разбрелись по своим шалашам, была уже глубокая ночь. По коридорам картинных галерей бродили печальные призраки посетителей. Где-то далеко одинокая прачка полоскала бельё.

5

Вернулись? А зачем? Уже гасят свечи. Третьего акта не будет - главный исполнитель приказал вам всем долго жить. И не нужно, я потерял свой платок, мне нечем утереть вам слёзы, так что попрошу очистить помещение, как говорили в России в конце ХХ века. Попрошу, очень вас попрошу, или вы не верите, что я умер? Так загляните в справочники - там не врут, там всё написано. И кончено.