Одержизнь - Анна Семироль Страница 40

– Веро, послушай, – всё ещё улыбаясь, пытается завязать диалог Жиль. – Ну послушай же, попробуй понять…

– Понять? Понять что? Что я должна была понять, когда Канселье тебя привёз со зрачками в точку и полуголого? Что я должна была понять, когда ты показал себя хамом у Роберов в гостях? Что ты безалаберный эгоист, единственное желание которого – удрать в ту помойку, в которой привык жить? Если тебе не наплевать – почему я всё время одна, даже в те редкие моменты, когда ты дома?

– Акеми отпустили, – с нажимом сообщает мальчишка, дождавшись паузы в потоке обвинений.

– И что?

Вероника перехватывает его руку, пальцы ложатся поверх свежей татуировки. Жиль сглатывает, прикрывает глаза – больно.

– Я был у неё. Ей надо помочь, мы в полицию ходили… Веро, мне неприятно. Отпусти, – спокойно просит он.

Наконец-то она обращает внимание на цифры, выбитые на коже брата.

– Это что такое? Это зачем? Тебе больше нечем заняться?

– Веточка, в сторону, – вмешивается Ксавье.

Он берёт Жиля за запястье, выворачивает ему руку так, чтобы лучше видеть татуировку. Молчит с минуту, разглядывая ряд цифр. Жиль терпит, стиснув зубы, тяжело дышит, глядя в сторону.

– Жилет, я понимаю, ты отдал в уплату за это, – хмуро не спрашивает, а констатирует факт Ксавье.

Мальчишка кивает, незаметно пытается ослабить захват.

– Пойдём-ка в дом, сынок. Лучше пусть нас слышат Амелия и Ганна, а не всё Ядро.

Жиля под конвоем отводят в гостиную, Вероника громко хлопает входной дверью и запирает её на ключ. Ксавье силком сажает подростка на диван, нависает над ним – спокойный и злой. Таким его Жиль никогда не видел.

– А теперь я тебя ударю, – предупреждает отец Ланглу. – Потому что сполна заслужил.

От затрещины звенит в ушах и перехватывает дыхание. На губах тут же влажнеет, и Жиль слизывает выступившую кровь. Вероника тихо ахает и убегает в кухню, быстро возвращается с мокрым носовым платком. Ксавье присаживается перед учеником на корточки и говорит:

– Я всегда ценил в тебе прямоту, верность, умение сопереживать и готовность помочь. Но сегодня ты всё это затмил своей глупостью. Жиль, ты хоть знаешь, что у тебя на руке?

– То же, что у Акеми, – огрызается мальчишка и отталкивает руку сестры с мокрой тряпицей.

Он пытается встать, но Ксавье толкает его, возвращая обратно.

– Тебе мало проблем? Настолько, что ты решил их сам создать?

– Это не ваше дело.

– Ударить ещё раз?

– Ксавье, а что это? – со страхом спрашивает притихшая Вероника.

– А это, милая, код заключённого. Шифр статьи обвинения, номер дела. Каждый полицейский читает эти коды, как раскрытую книгу. Молодец, Жиль. Пособничество террористам, геноцид. Странно, что не зашифровали убийство. С какой радости ты себе это присвоил?

– Ох, мамочки… – в ужасе выдыхает Вероника.

Жиль снова пытается подняться и уйти, но теперь его водворяют на место уже в четыре руки.

– Значит, так. Длинный рукав в любую жару, – наставляет мальчишку Ксавье. – Вернёмся в Азиль из похода – буду искать способы свести этот позор. Возможно, кислотой.

– Не тронь! – взрывается Жиль – и снова нарывается на оплеуху.

– Ах, «не тронь»? Думаешь, ты поступил красиво? Думаешь, взял на себя её вину таким образом, разделил горе? Ты идиотом малолетним себя показал! Всем! Влюблённым малолетним идиотом!

Тут уже пугается Вероника. Никогда Ксавье при ней не позволял себе такого. Она виснет у него на плече, целует в щёку:

– Всё, пожалуйста, не надо! Давайте это прекратим, я очень прошу! Ксавье, не надо, ты пугаешь меня…

Он оставляет мальчишку в покое, отходит к окну.

– Знаешь, Жиль… – негромко говорит отец Ланглу, глядя на то, как ветер покачивает ветки с завязями вишен. – Сегодня очень красивый, яркий день. День, когда хочется счастья. И сделать счастливым любимого человека. Я думаю, ты знаешь, что это такое, но по малолетству обращаешь внимание лишь на собственное счастье. Ты ещё вырастешь, поймёшь. Но сегодня… сегодня я очень хотел бы другого дня. Ничем не омрачённого. Спасибо, сынок.

Жиль сидит на краю дивана, глядя себе под ноги, но уйти больше не пытается. Слушает, ссутулившись и опустив голову. Вероника сидит в метре от него, отвернувшись, и всхлипывает.

– Посмотри на свою сестру, мальчик. Ты хотел бы видеть её такой? И я нет. Раз за разом она просит о помощи. Тебя и меня. А мы или не слышим, или не можем найти в себе силы быть рядом. Нет, не силы. Желание и возможность. Мы ей нужны. Не слёз я хочу для своей любимой женщины. И не думаю, что ты хочешь, чтобы она только волновалась и плакала.

– Не хочу… – едва слышно выдыхает Жиль.

Ксавье смолкает, долго не говорит ни слова, потом подходит к Веронике, тянет её – поникшую, заплаканную – в объятья.

– Жиль, если в тебе есть хоть капля уважения к родному человеку, эту ночь ты пробудешь дома. И уйдёшь только тогда, когда сестра позволит. А ты, Веточка, сейчас заглянешь в комнатку Ганны. Мы приготовили для тебя сюрприз. Умойся, пожалуйста, и зайди к нянюшке. Заодно скажешь ей, что больше в этом доме ругани и крика не будет.

Он ободряюще улыбается и отпускает Веронику. Та уходит в ванную, затем спускается в комнату Ганны. Всё это время Ксавье стоит и прислушивается к её шагам, отвернувшись от Жиля.

– Я тебя прошу, – глухо говорит он, обращаясь к ученику. – Когда она вернётся, хотя бы сделай вид, что немного рад за неё.

В конце коридора за дверью комнаты Ганны раздаётся изумлённый возглас, а вслед за ним – заливистый смех Амелии. Жиль поднимает голову, быстро вытирает глаза ладонью и прислушивается. В нянюшкиной комнате оживлённо переговариваются, Амелия радостно вопит и, судя по всему, скачет на месте. Ксавье ждёт, тая улыбку в глазах.

Вероника влетает в гостиную через несколько минут – в снежно-белом, в пол, платье с капюшоном, лежащим на плечах роскошным искрящимся воротником. Талия утянута шнуровкой из тонких лент, по груди и подолу вышиты маленькие белые розаны.

– Амелия! – окликает Ксавье.

Девочка радостно несётся из коридора, неся лёгкий свёрток, перевязанный белой лентой, протягивает его маме:

– Разверни! Скорее разверни!

В свёртке – длинные белые перчатки