Одержизнь - Анна Семироль Страница 41

– Ма-ам! Ну мам же! – прыгает вокруг Амелия.

– Вероника, я… – Голос у Ксавье пропадает, ему приходится кашлянуть несколько раз, прежде чем продолжить: – Сколько ни думал о том, что сказать в такой момент, всё никак слов не находил.

– Надо ответить «да», милая деточка, – подсказывает незаметно вошедшая в гостиную Ганна.

– Да. Да! – отвечает Веро и всё-таки плачет. И оглядывается на Жиля.

Брат смотрит на неё, растерянно улыбаясь.

– Хорошо. Это же так хорошо, – запинаясь, произносит он и отводит взгляд.

Когда за окнами начинают сгущаться сумерки, Ксавье и Вероника незаметно спускаются к Орбу, где на отмели ждёт лодка. Ксавье отпирает решётку, перекрывающую проход под стеной, переносит Веронику в лодку, садится на вёсла, и маленькая плоскодонка легко скользит в сторону Второго круга. Путь предстоит неблизкий, отец Стефан ждёт их в Соборе лишь к полуночи, когда разойдутся последние прихожане и служки улягутся спать в тесных кельях. Над сонным Орбом одна за другой зажигаются звёзды, приближая ночь – время, когда свершаются таинства.

Жиль тоже смотрит на звёзды, сидя у открытого окна. Он с трудом угомонил Амелию, охрип, прочитав ей десяток сказок, а когда она наконец-то уснула, принёс с чердака маленькую жёлтую чашку, обнял её, забрав в пригоршни, и прижался к ободку губами. Он просидит так до раннего утра, когда небо на востоке из чёрного станет сперва тёмно-синим, потом лиловым. Он услышит, как скрипнет створка ворот, возвещая о возвращении дорогих ему людей – теперь мужа и жены. И только тогда Жиль ляжет в кровать, накроет голову подушкой и провалится в глубокий сон без сновидений на несколько коротких часов.

На дорожке, ведущей к дому, они останавливаются. Вероника поднимает взгляд к светлеющему небу, глядит на окна второго этажа.

– Жиль не спит, – негромко говорит она, всё ещё грея пальцы в ладони Ксавье.

– Он знает, что мы пришли, и пойдёт сейчас спать.

Ксавье легко подхватывает Веронику, заносит на крыльцо. Толкнуть дверь, перенести любимую женщину через порог – как велит традиция, старая как мир. Он много раз носил Веронику на руках, но сегодня это особенно дорого и приятно. Белокурая хрупкая женщина доверчиво льнёт к плечу, обвивают шею тёплые руки с тонкими запястьями.

– Вот мы и дома. Как же не хочется тебя отпускать… но надо. Ганна рассердится, если мы наследим на полу.

Он разувается, наклоняется и расшнуровывает сандалии на ногах Вероники.

– Маленькая, что ж ножки такие ледяные?

Она тихонько смеётся, жмурится от удовольствия, как ребёнок.

– Роса же, милый. Я вся озябла…

И вот она снова у него на руках, и Ксавье бережно несёт её в спальню на втором этаже. Вероника замирает, с улыбкой прислушивается к чему-то.

– Год назад, – шепчет она. – Всего год назад я и думать не смела об этом. Даже мечтать не могла. И даже у Бога не просила.

– Он знает нас куда лучше, чем мы Его, – кивает Ксавье. – И слушает не только молитвы. Он же видит, кто заслуживает счастья. Испытывает нас, награждает достойных.

В предутреннем свете, мягко серебрящем спальню, Вероника сказочно хороша. Тонкий светлый силуэт в белом платье, сияющие счастьем глаза, маленькие ладони, от которых тонко пахнет кремом с экстрактом трав. Вероника снимает кружевные перчатки, кладёт их на трельяж у большого старинного зеркала. Ксавье смотрит на неё – и не может налюбоваться.

– Почему, когда я тебя вижу, я всякий раз вижу тебя впервые? К тебе невозможно привыкнуть, счастье моё.

Она кладёт ладони ему на грудь, поглаживает сквозь ткань рубашки. Ксавье обхватывает её за талию, смыкая пальцы обеих рук в кольцо.

– Какая же ты крохотная, – нежно шепчет он.

– А ты – большой и сильный. И любимый. Дороже жизни. Склонись чуть-чуть…

Вероника встаёт на цыпочки, обнимает Ксавье за шею и нежно-нежно прикладывается щекой к его губам. Медленно поворачивает голову и дарит поцелуй, которого Ксавье ждал весь день, – неторопливый, искренний, немного робкий. Его чуткие пальцы тянут атласную ленточку, шнурующую платье на талии, руки скользят вверх по ткани, снимая свадебное одеяние. И вот уже Вероника – маленькая, беззащитная в своей наготе – быстро ныряет в кровать под одеяло и затаивается там. «Всё ещё боится, – думает Ксавье, стаскивая рубаху через голову. – Для неё каждый раз – словно впервые. Как же обращался с ней Бастиан, если у неё такой страх перед близостью?»

Он знает, что надо делать. Он любит эту хрупкую юную женщину и обязательно всё исправит. Не будет ни страха, ни слёз. Муж нужен для того, чтобы жена не боялась. Чтобы была счастлива и любима.

Ксавье ложится рядом с Вероникой – не касаясь её. Пусть осмелеет, пусть сама – как тогда, в самый первый раз, когда отчаяние толкнуло её к нему в объятья.

– Ты мёрзнешь? – спрашивает Ксавье. – Тебя погреть?

Она молча протягивает ему ладони, он осторожно поглаживает их, дышит теплом, медленно покрывает поцелуями, прислушиваясь к дыханию любимой. Она тихая. Даже в момент наивысшего блаженства старается ни звука не проронить. Лишь по тому, как она дышит, Ксавье может понять, всё ли делает правильно.

Согреть. Это не игра, это ритуал. Поначалу её всегда бьёт озноб, когда руки Ксавье касаются нагого тела. Кожа покрывается мурашками, которые исчезают под неторопливыми поцелуями и поглаживаниями. Она любит массаж, замирает под ладонями. И ощущать, как расслабляются под пальцами напряжённые мышцы, – бесценно.

Целовать. Касаться губами её идеального, филигранного тела, вдыхая жизнь, лаская, пробуя на вкус раз за разом. Она то замирает, напряжённая, как струна, то мечется, жарко, сбивчиво дыша, срываясь в тихое постанывание. Всё хорошо, родная, милая, маленькая…

Впитывать её несмелую ласку. Откинуться на подушки, закрыв глаза, позволить ей вести, лёгким рукам поглаживать, щекотать, пощипывать… Веро, счастье моё, моя жизнь, надежда, свет… господи…

Вероника тихо смеётся, берёт его за левую руку, поглаживает тонкий ободок кольца, слегка покусывает пальцы. Рассматривает в неясном утреннем свете колечко на своей руке.

– Это правда с нами произошло? – изумлённо спрашивает она – счастливая, лучащаяся радостью. – Мы семья?..

Он почти не ощущает её веса, когда она устраивается на его бёдрах, льнёт к широкой груди. Ксавье двигается мягко и бережно, боясь даже в мыслях причинить ей боль. Мир не знает женщин более хрупких, более дорогих и желанных, чем его белокурая Веточка. Она – единственная…

Она дышит всё чаще и глубже, прогибает узкую спину, запрокидывает голову, сплетает свои пальчики с его, стискивает крепко-крепко.

– Ах-ах… ах… – тихонечко