Роберт Хайнлайн - Свободное владение Фарнхэма Страница 40

В этом же году в Сан-Франциско произошла замена устаревших трамваев на самодвижущиеся эскалаторы, приводимые в движение энергией солнечных экранов Дугласа — Мартина. Хотя права на вождение автомобилей еще сохраняли свою силу, конец автомобилизма был предрешен. Последний удар ему нанес Закон о национальной обороне, изданный в 1975 году.

В свое время этот закон вызвал массу споров: он объявил нефть исключительно стратегическим сырьем и, таким образом, вооруженные силы овладели всей нефтью, а восемьдесят миллионов гражданских машин стали бесполезным хламом. Такая мера уже вводилась во времена второй мировой войны, но теперь на ее «временность» уже никто не уповал.

Возьмите супершоссе того времени, по обе стороны которых высились города, добавьте самодвижущиеся эскалаторы в Сан-Франциско, учтите при этом катастрофическую нехватку бензина и присущую янки изобретательность. В 1960 году была пущена первая самодвижущаяся дорога между Цинциннати и Кливлендом.

На нынешний взгляд ее конструкция была ужасно примитивной, и она более всего напоминала транспортер для руды, применявшийся пару десятилетий назад. Самая быстрая полоса развивала всего двадцать миль в час, была узкой, и уж конечно, ни о какой торговле на ней не могло быть и речи. Но несмотря на все недостатки, она стала прототипом, определившим образ жизни страны на ближайшие десятилетия — ни городской, ни сельской, а точнее — и той и другой, продиктованной существованием быстрых, безопасных, дешевых и удобных самодвижущихся дорог.

Фабрики — широкие, приземистые здания, крытые солнечными энергетическими экранами (такие же приводили в движение дороги), — тянулись по обеим сторонам дорог. Позади них располагались отели, магазины, театры, кинозалы, меблированные комнаты, а еще дальше — жилые дома, которые покрывали холмы, вклинивались между фермами, стояли по берегам рек. Люди работали в «городе», а жили в «деревне», и чтобы попасть из одного места в другое, нужно было не более десяти минут.

Миссис Маккой сама обслуживала шефа и его гостя. При виде двух чудесных бифштексов они прервали беседу.

Было время ежечасных рапортов, дежурные инженеры секторов слушали механиков.

— Субсектор-один — порядок!

— Субсектор-два — порядок!

Натяжение полос, вольтаж, температура деталей, синхронность.

— Субсектор-семь — порядок!

Крепко скроенные, жилистые мужчины в хлопчатобумажных робах, большую часть жизни проводящие «под землей», среди неизменного воя механизмов скоростных полос, визга роторов и подвывания подшипников.

Девидсон в просторной пультовой изучал действующий макет дорог сектора Фресно. Он взглянул на стомильную полосу и подсознательно отметил Четвертый ресторан Джейка. Шеф сейчас был в Стоктоне, следовало позвонить ему после приема рапортов. Пока все было тихо, движение для этих часов нормальное, так что он чуть было не заснул. Тогда он повернулся к младшему инженеру:

— Мистер Бернс…

— Да, сэр.

— Что вы думаете насчет чашечки кофе?

— Чудесная мысль, сэр. Как только приму рапорты, я сразу же закажу.

Через минуту стрелки хронометра сомкнулись на двенадцати. Младший вахтенный повернул переключатель.

— Всем секторам — рапорт, — сказал он ровным голосом.

На экране возникли два человека. Младший из них ответил, заметно волнуясь:

— Диего-Кольцевая — катятся!

Их тут же сменили двое других:

— Сектор Анджелес — катятся!

Потом:

— Сектор Бейкерсфилд — катятся!

И:

— Сектор Фресно — катятся!

Наконец когда отрапортовала Рино-Кольцевая, младший вахтенный повернулся к Дэвидсону и доложил:

— Катятся, сэр.

— Хорошо — пусть катятся!

Экран вспыхнул снова:

— Сектор Сакраменто, дополнительный рапорт.

— Давайте.

— Кадет Дженфер, младший вахтенный инженер сектора, производя осмотр, обнаружил кадета Алека Джинса, вахтенного техника субсектора, занятого игрой в карты с Россом, механиком второго класса того же субсектора. Невозможно сказать, в который раз они играли, вместо того чтобы патрулировать свой сектор.

— Есть повреждения?

— Один из роторов перегрелся и разбалансировался. Сейчас же все приведено в порядок.

— Хорошо. Прикажите кассиру и бухгалтерии рассчитать Росса и передайте его городским властям. Кадета Джинса поместите под арест и прикажите ему доложиться мне.

— Хорошо, сэр.

— Пусть катятся!

Девидсон повернулся к пульту и набрал временный номер Главного Инженера Гейнса.

— Мистер Гейнс, вы упомянули о двух вещах, представляющих для дорог наибольшую опасность, а рассказали только об одной.

Прежде чем ответить, Гейнс пожевал листочек латука.

— Этой второй опасности практически не существует. Это просто невозможно. Но я все же расскажу. Можете ли вы себе представить, что произойдет, если наша полоса внезапно остановится?

— Гм, — мистер Блейкинсоп нервно поерзал на стуле, — лучше не думать об этом, правда? Даже как-то не верится, что мы сидим в этом уютном кабинете и в тоже время несемся куда-то. А что бы случилось?

— Не беспокойтесь, ничего особенного. Покрытие порваться не может, ибо его секции спроектированы так, что перекрывают друг друга и разве что сдвинутся. Даже если на протяжении нескольких миль разом остановятся все роторы, остальные примут нагрузку на себя и обеспечат движение полосы.

Но мы никогда не забываем о катастрофе на дороге Филадельфия — Джерси-Сити. Линия была одной из первых, самых первых, а нагрузка на нее была довольно велика, так как она обслуживала большой индустриальный район. Линия больше напоминала простой конвейер, и никто не мог предвидеть, что она сдаст. Это случилось в часы максимальной нагрузки, когда по скоростным полосам ехали толпы людей. За местом обрыва дорога вспучилась на протяжении нескольких миль, сбросив пассажиров на крыши восьмидесятимильной полосы, а передняя часть словно хлыстом ударила по другим полосам, расплющивая людей, сбрасывая их в жернова роторов, вминая в барьеры. Эта авария погубила свыше трех тысяч человек, и началась агитация за запрещение самодвижущихся дорог. По приказу президента они были остановлены на целую неделю, потом он был вынужден этот запрет снять — у него просто не было выбора.

— Почему?

— Вся экономика страны зависела от дорог, а в индустриальных районах они стали главным средством передвижения, чтобы не сказать — единственным. Фабрики останавливались, невозможно было подвезти продовольствие, люди начали волноваться — и президент был вынужден пустить дороги снова. Больше ему ничего не оставалось делать, так как дороги вошли в плоть и кровь страны, за одну неделю изменить это было нельзя. В них нуждались не только для перевозки людей, но и для производства и торговли.