Михаил Ахманов - Пятая скрижаль Кинара [=Принц вечности] Страница 43

Ждал и Дженнак; ждал, расслабившись и прикрыв глаза, привычно отсчитывая вздохи и чувствуя, как тьма Чак Мооль надвигается на него гигантским темным шелковистым занавесом. Он мог по своей воле погружаться в нирвану, вызывать транс, касаться Великой Пустоты, содрогаясь от ледяного дыхания вековечного мрака - и, когда этот черный полог приподнимался, всматриваться в то, что скрывалось за ним. Но сами видения не повиновались Дженнаку; лишь боги знали, что будет послано ему во всякий раз и каков смысл этих смутных картин. Временами он погибал в морской пучине или, не ощущая мук, горел в огне; временами соколом поднимался в небеса, парил, любуясь землями и водами, лежавшими внизу словно раскрашенная восковая карта; временами видел дивное - чужие города, каких не было ни в Эйпонне, ни в Риканне, океан разноцветных огней, колесницы, что двигались будто бы сами собой, гигантские стрелы и диски, парящие в воздухе, и темное пространство, усеянное звездами, где самый мудрый жрец не разыскал бы ни голубого Гедара, ни зеленой Оулоджи, ни золотистой Атхинги, ни привычных созвездий Тапира, Смятого Листа или Бычьей Головы. Являлись ему и человеческие лики - его родителя, чака Джеданны, и умерших братьев, лукавая физиономия Унгир-Брена, хмурая - Грхаба, лицо Виа и лица многих других людей, с которыми на месяц, на год или десятилетия пересеклась его жизненная тропа. Вианна приходила к нему то печальной, то смеющейся, Унгир-Брен являлся то в собственном обличье, то с внешностью Сидри, своего потомка и ученика; Грхаб был суров, отец - величественен и строг, а брат Фарасса взирал на Дженнака с ненавистью.

И теперь, когда тьма разошлась, он увидел лицо Вианны - но не грустное и не веселое, а будто бы озабоченное и полное некой неясной тревоги. Затем губы ее дрогнули, и Дженнак, не слышавший ни звука в своем трансе, прочитал безмолвные слова. Кто убережет?.. - слетело с ее губ; кто убережет?.. - спрашивала она, повторяя вопрос, который был задан ему много лет назад, перед тем, как они отправились в Фирату, к трудам, к славе и к гибели.

Занавес Чак Мооль опустился, мигнул и исчез; перед Дженнаком вновь лежало болото с травяными вешками-конусами, а за ним тянулся к небу дымный столб. Он молча глядел на эту призрачную сизую колонну, размышляя и стараясь догадаться, о чем предупреждает Виа; он не сомневался, что получил некий знак, призыв к осторожности, ниспосланный ему богами и поданный той, которой он доверял более всех прочих. Доверял в жизни и доверял в смерти… Собственно, она не умерла; теперь, умудренный опытом прожитых лет, Дженнак понимал, что ушедшие до срока продолжают жить в его воспоминаниях, и в этом смысле все они тоже были кинну, а сам он как бы являлся их проводником, торившим тропу в тумане грядущих столетий. Водителем призраков… Эта мысль не уменьшала горечи потерь, но помогала примириться с ними.

Он зашагал назад, к своим телохранителям и воинам, поджидавшим на лесной опушке. Сеннамиты замерли в полной неподвижности, Ирасса с нетерпением переминался с ноги на ногу, тощий Арза сел, прислонившись спиной к стволу красного дерева, солдаты настороженно озирали лес, а их таркол, приняв позу покорности, ждал приказаний. Сорок человек, подумалось Дженнаку, сорок человек на узкой и зыбкой тропе, а по бокам - топь… Нет, он не хотел брать их с собой! По крайней мере, не сейчас. Когда под ногами нет твердой почвы, целый отряд воинов не защитит своего вождя, да и вождю их не защитить. Слишком их много и слишком узка тропинка!

Кивнув тарколу, Дженнак сказал:

– Останешься здесь. Я пойду с Ирассой, Хрирдом и Уртшигой. Когда выйдем к дальнему лесу, пустим огненную стрелу, и ты отправишь десять стрелков и десять копейщиков с тюками. Жди здесь и приглядывай за лесом. И за нами следи… - Вытащив из-за пояса зрительную трубу, он вложил ее в руки таркола. - Вот, поглядывай… А если что случится, не мчитесь за нами всей толпой. Пошли пять человек или восемь. Этого хватит.

– Я понимаю, светлый вождь. Топь…

– Топь, - повторил Дженнак, - топь, а в ней кто-то поджидает. Не знаю, кто! Не Камлу и не пляшущий демон Грисса, однако опасная тварь. Дай-ка мне свое копье, таркол - думаю, пригодится, если мечом ее не достать.

– Копьем тоже не достать, - подал голос Арза. - Твой зря идти. Дух глотать копье, арахак смеяться; дух глотать светлый господин, арахак хохотать еще больше. Падать с деревья от смеха!

– Пусть веселятся, - сказал Дженнак. - Я все-таки пойду. Не пустив стрелы, не подобьешь керравао!

Они двинулись к трясине; палило солнце, выжимавшее из травяных зарослей душные влажные испарения, почва чавкала под ногами, с неохотой отпуская подошвы сапог, над головой вился едкий дым от горшка с зельем, которым размахивал Ирасса, и мошкара разлеталась с недовольным пронзительным писком. На краю топи Дженнак остановился и оглядел свое воинство.

Копья были у него и у Ирассы; Ирасса нес еще и самострел, щит, сумку с железными шипами и два меча у пояса, короткий и подлиннее. Сеннамиты к копьям относились с неприязнью, как и к самострелам, поскольку нравилось им сходиться с противником один на один, а не в боевом строю, привычном одиссарцам. Они предпочитали свое особое оружие, не такое, как в Великих Очагах севера, и воинские приемы у них тоже были иными, рассчитанными на то, чтобы прикончить врага, а не ранить и не взять в плен. Бились они тяжелыми посохами, которые вращали над головой точно крылья мельницы, в ближнем бою секли и рвали противника топором с лезвием, похожим на крюк, не упуская возможности ударить шипастыми кольцами или щитком, который надевался на внешнюю сторону ладони. Еще были у них кистени, окованные железной полосой и висевшие на цепи; ими умелый воин пробивал с размаху прочный шлем, а заодно и вражескую голову. Метали они не дротики и не клинки, а стальные пластины особой формы с заточенным краем; удар выходил слабей, чем у стрелы, но если такое лезвие впивалось в незащищенное тело, можно было складывать погребальный костер да петь Гимны Прощания.

Уртшига с Хрирдом снарядились в поход по-сеннамитски, прихватив свои топоры, кистени да метательные пластинки - хорошее оружие против человека, но не слишком надежное, если выпадет случай схватиться со зверем, с чудищем вроде Серого Великана, весившего втрое больше самых крупных лизирских львов. Правда, эти медведи бродили в Мглистых Лесах, а никак не в болотистых джунглях, но тут хватало других тварей, вроде змеиного ахау толщиной в два локтя и длиной в тридцать.

И потому Дженнак повелел:

– Ты, Уртшига, возьми у Ирассы копье и держись за него покрепче; ты, Ирасса, брось щит и приготовься стрелять; ну, а Хрирд понесет горшок с зельем. Я иду первым, Хрирд - за мной, потом Ирасса и Уртшига. Идем след в след; кто покинет тропу, обратится в корм для кайманов. Во имя Шестерых!