Catherine de Froid - Боги от науки Страница 44

— Лучше подумайте, как успокаивать ту часть населения, которой не захочется отдавать народу свои силы, — призвал Костя.

Степа с Женей переглянулись и синхронно выдали:

— А мы–то чего? Мы ничего. Демократия у нас или нет?

— Она, — признал Костя. — Свистать наверх вышеозначенный демос или обойдемся?

— Обойдемся, — синхронно сказали два первых в мире бога от науки. — Пусть считают, что за телевизор платят, если что.

Глава 7

— Дома и стены помогают… — вздыхала одна из дочек Жени. Все переселенцы, хоть раз побывавшие в новом мире, почему–то затрагивались тамошними налогами, а «вовне», без всегда готовой вас подпитывать ноосферы это чувствовалось немного сильнее.

— Разбаловались мы, — поправил ее один из братьев. — Отвыкли маленько подпитывать мозги обычным путем, вот и жалуемся.

Все пятеро сидели и домучивали старый–престарый задачник Галины Александровны, пытаясь восстановить свои способности после веселых каникул с земными друзьями, включавших полет по истории человечества, палаточный туризм в космосе («Не спрашивайте!» — в голос ответили все пережившие это, когда у них закономерно спросили, что это вообще такое) и много других интересных вещей. Атмосферу помещения создавали умопомрачительные запахи пары дюжин разновидностей готовящейся выпечки и синтетические звуки проветривающей голову тяжелой музыки.

— Вернуться, что ли, подышать родным воздухом? — предложил самый беспечный из пятерых. И тут же сам себе ответил (или это было чревовещание?): — Неинтересно.

— Вы жизнеописания отца со товарищи знаете или как? — риторически воскликнул самый (если это возможно) начитанный. — Они как только себя не гоняли, прежде чем поняли, что к чему. А мы?

— Не так вдохновенно, я тебя умоляю! — попросила пятая в компании. — Но идея здравая, хотя мне и лениво. С завтрашнего дня начинаем вести спартанский образ жизни.

— Спартанцы не ели сладкого! — осадили ее.

— Нам положено, говорят, мозгам полезно!

Далеко–далеко, в середине утопии Степа слушал эти мудрые слова, с уважением глядел на Женю и строил планы по самосовершенствованию. Им, вероятнее всего, не суждено было сбыться, но на данном этапе жизни положение начитанного и физически развитого Обломова Степу вполне устраивало. Кажется, кто–то из любимых друзей («Урою!» — пообещал Степа, прослеживая ниточки в мозгу и присылая по ним поток определенной лексики) прошил его против самокопания…

— Глубокоуважаемый Степан! — без малейших угрызений совести заметил Женя. — Я‑то, конечно, каюсь, да только ноосфера с «ресурсами» тоже немножко так обогатились. Нити в мозгах — штука тонкая, сам знаешь.

— И что теперь?

— Мироздание начнет тошнить прямо тебе в голову. Знаешь, как раньше бывало, если в Сети пересидишь, когда в голове начинались бесконечные фрагменты комментариев, постов, игр и музыки?

— И кто из нас писатель? — поинтересовался Степа, чувствуя в своей голове небольшой водоворотик чужеродной информации, порожденный, вероятнее всего, его же собственным самовнушением.

Глава 8

Вскоре после описанных событий Галина Александровна нанесла визит новому миру. Надо же навестить своих бывших учеников, своих, как ни странно это звучит, учителей в деле богов от науки, идеалистичное потомство, да и сам невероятный мир, строением которого, при всей тепличности и бестолковости, она не могла не восхищаться.

— Ну что, как там мои чада? — спросил Женя после обмена любезностями. Не то чтобы он этого не знал, но всегда был рад выслушать мнение более мудрого человека.

— Цветут, пахнут и прыгают выше головы, как и положено в этом возрасте, — заверила его физичка. — Пытаются возрождать былое величие богов от науки, — с иронией сказала она.

— Быстро мы теперь устареваем и становимся легендами, — включился в разговор Степа. — Наверно, опять Интернет виноват, — пошутил он.

Поговорив с полчасика на запретную тему «О, времена, о, нравы!», Галина Александровна решила предпринять спокойную и одинокую прогулку по миру. Не тут–то, как говорится, было.

— Здравствуйте, Галина Александровна! — прокричало, пропищало и пробасило великое множество голосов. Первое поколение аборигенов в почти полном составе вышло встретить «живую легенду», оживший образ из ноосферы.

«Влипла!» — сказало подсознание Галины Александровны голосом кого–то из ее внуков–правнуков: сама она до таких слов не опускалась.

— А вы правда были одной из первых — как это сказать–то? — богинь от науки?

— А расскажите, как вы в одиночку боролись с полчищами невежественных школьников!

— А каким был мир до того, как его настигло раздвоение личности?

То ли дети очень искусно притворялись классическими маленькими и неразумными созданиями из всех художественных произведений сразу, то ли они и в самом деле были такими, — Галина Александровна решила не угадывать. И против вопросов она ничего не имела, вот только надо было на них как–то отвечать, не разражаясь гомерическим хохотом от каждой удачной формулировки. Эту работу — сдерживание смеха — ее «прошитое» всеми возможными способами сознание все же отказывалось выполнять, так что приходилось справляться народными средствами, например, размышлять о минусах положения миллионов и миллионов людей старого мира, считающих, что знание и сила поставлены в пословице через тире только для того, чтобы обозначить их противостояние.

«Чувствую себя учителем начальных классов, — прокомментировала она, мысленно фотографируя себя в окружении детей всех возрастов и отсылая получившееся Косте как своему бывшему ученику. — Или планетой, вокруг которой слишком много астероидных колец».

Костя ответил серьезно:

«У них здесь такая идеология, что вы считаетесь аналогом матери Терезы для интеллектуалов. Представляете себе, что происходит с детьми, когда такой вот идол является к ним во плоти… Ой, извините, про плоть я зря сказал».

«Костя, ну зачем ты так, я же от гордости раздуюсь! И что–то у нас с тобой юмор нынче однобокий».

«Вы правы, надо мне заняться самообразованием и почитать Вудхауза. Хотя первое, что мне вспоминается из его творчества, — портрет свиньи в фамильной галерее. Не обижайтесь, пожалуйста, это всего лишь совпадение».

Отпустив еще несколько реплик подобного свойства, Костя занялся копанием у себя в голове, пытаясь выяснить, в связи с чем его обуяло желание шутить таким образом, каким он старался не шутить с тех пор, как эпопея с публичными полетами на метле отошла в прошлое. В голове обнаружилось явное влияние местной ноосферы, в которой, в свою очередь, прослеживался явный след Степы.