Виталий Овчаров - Жестокие истины (Часть 1) Страница 44

  Там, внизу, Ерми судорожно вздохнул: он смирился со своей участью.

  -Капитан! - что было сил заорал Луами.

  Дробный топоток ботфорт, позвякивание шпор... Этот капитан, должно быть, ростом не вышел; ишь, как железом гремит: самоутверждается.

  -Вот что: я должен отдохнуть перед дорогой. Разбудите меня, как только появится человек в синем плаще с белым подбоем.

  -А если он не придет, ваша милость? - спросил маленький капитан.

  -Тогда разбудите меня через два часа! Всё!

  Капитан ушел. Луами продолжал мерять ногами гостиную.

  -Ступайте к себе, Ерми! - сказал он, зевнув, - Я разбужу вас, когда будем уезжать...

  Элиот застыл прислушиваясь к скрипу ступенек под ногами Луами. Это мерное поскрипывание ввинчивалось ему в мозг, и лишало воли. Ему казалось, что оно никогда не кончится. Но потом посол зашелся в кашле, и Элиот метнулся к двери. Он встал рядом с ней, и вытащил из ножен грабенский нож. Кровь все быстрее стучала в висках. "Сапоги!" - мелькнула молнией паническая мысль, но было поздно. Луами уже стоял на пороге, держа в поднятой руке сальную свечу. Он сделал шаг вперед и закрыл дверь. И тут же увидел сапоги Элиота, валявшиеся на полу посреди спальни.

  -Умм! - пискнул горлом Луами и начал поворачиваться.

  Он поворачивался медленно, словно океанский корабль, и за эту малую терцию времени в голове у Элиота промелькнула тысяча смутных мыслей и неясных образов. Потом глаза их встретились, и Элиот ударил посла ножом.

  Нож вошел в живот, как в масло, и когда Элиот вытащил его, он увидел, что Луами еще ничего ровным счетом не понимает, не чувствует ни боли, ни страха: одно лишь безмерное удивление плескалось в выпученных маслинах его глаз. И тогда Элиот ударил его еще раз.

  Луами сдавленно охнул и опустился на четвереньки. Огромный зад его, обтянутый золотой парчой, описывал дугу, голова безвольно болталась меж плеч.

  -Божемой...божемой... божемой... - бормотал он одно и то же.

  Элиот стоял над ним и смотрел на дело рук своих. В ушах звенело от пережитого, во рту распространялся непривычный металлический привкус. Под Луами расплывалось черное пятно: видимо, нож задел печень. Он продолжал описывать на четвереньках круги, словно пес, гоняющийся за своим хвостом, потом вдруг колыхнулся всем телом и прилег на пол. Со стороны могло показаться, что человек просто очень устал. Элиот нагнулся, жадно заглядывая ему в глаза. Жизнь стремительно улетучивалась из них. Через минуту все было кончено.

  Элиот всё еще сжимал нож, теперь утративший обычный стальной блеск. Он посмотрел на свои руки. Странно, но он умудрился не запачкаться! С усилием подавив в себе приступ идиотского смеха, он наклонился и вытер нож о камзол посла. Это - второй, подумал он равнодушно. Второй... В первый раз всё было по-другому. После убийства Варрабеля Элиот испытал огромное торжество и столь же безмерное облегчение. Теперь же - только омерзение, словно раздавил большого скольского слизняка.

  Однако, ему пора. Он выскользнул в дверь и взобрался на перила балкона. Но тут же спрыгнул обратно, вспомнив про сапоги. Он вернулся и сунул их под мышку. Постоял немного над телом своей жертвы, прислушиваясь к звукам, доносившимся с улицы. Потом задул свечу и аккуратно прикрыл за собой дверь.

  Гвардейцы не решились оставаться в Кравене на ночь. Прихватив с собой тело посла, они пронеслись по пустынным кравенским улицам, выкрикивая проклятия в адрес молчащих стен. Вместе с ними, бросив всё свое имущество, бежал Ерми: видимо, чувство самосохранения пересилило в нем долг.

  На следующий день, кравники узнав о ночном происшествии, в едином порыве разграбили дом на Соборной улице. В первых рядах погромщиков шел сосед Ерми, кум Лотти. К вечеру от дома, кроме обугленных столбов, ничего не осталось. Веселые кравники пили в тавернах за здоровье того смельчака, который так ловко прирезал жирного посла.

  Где-то, завернувшись в синий плащ с белым подбоем, бродил шпион, которому так и не довелось повидаться с послом.

  А с юга уже надвигались на вольный город имперские полки.

  XI

  Мрачные дни наступили в Кравене. Низкие тучи затянули небо, и срывался оттуда временами противный колючий дождик. Серо-стальная гладь луж отражала насупленные лица прохожих, спешащих по своим делам. Всё реже заходили в порт торговые корабли, опустели и некогда людные причалы. Торговцы на рынке драли за серую комковатую муку огромные деньги, но и за такой мукой выстраивались очереди: каждый спешил запастись продовольствием впрок. Зато трактиры искрились яркими огнями. Притоны были битком забиты добропорядочными отцами семейств: проститутки выматывались за день, как ломовые лошади. Пьяные во множестве попадались на улицах; иных мертвыми вытаскивали из фонтанов, в которых воды-то было - по колено. Кравен жил той лихорадочной, сумбурной жизнью, которая обычно предшествует тяжелым годам. Война была разлита в воздухе вольного города, и кравники дышали им, пьянея от его запаха.

  В один из таких дней в доме почтенного купца Рона Стабаккера собралось общество. Кроме хозяина и мастера Годара присутствовали тут сам Сильво Персон, толстяк Уорт и еще какие-то незнакомые купцы. Потрескивали угли в камине. Деревянный стол был давно очищен от блюд, и принесена шахматная доска с костяными фигурками. Отяжелевшие от обильного ужина, гости вяло следили за партией, которую разыгрывали между собой Уорт и городской голова.

  -Скотину всю пришлось под нож пустить! - говорил Рон Стабаккер, - Ее-то за пазуху не заткнешь! Так что мы теперь с запасом: в погребах одной солонины сто тридцать бочек! ("Пузо не треснет, Рон?" - насмешливо поинтересовался рыжий купец, но Стабаккер его не расслышал). Да и урожай сняли до последнего колосочка, хвала святому Николусу. Амбары от ячменя и овса ломятся! Усадьбу жалко: спалят, подлюки!

  -Ничего, ничего: новое отстроите, получше прежнего... - глядя на доску, заметил Уорт.

  Его ладья как раз готовилась сожрать белого ферзя, и Уорт пребывал в хорошем расположении духа.

  -В семьдесят пятом; я тогда мальчишкой был, - встрял голова, подступались подольники к стенам. Всю округу пожгли на сотню километров, а когда жрать стало нечего - зады показали.

  -Вы полагаете, и в этот раз то же будет? - спросил у него мастер Годар.

  -Море мы вот где держим, любезный Рэмод! - показал голова маленький кулачок, - А пока море наше - Кравен стоять будет. Стены крепкие, народ тертый, оружие имеется... Чего нам бояться?

  -А застынет море - что делать будете?

  -Кто зимою воюет? Это вам, дорогой Рэмод, не медицина, тут соображать надо...