Федор Чешко - Витязь Железный Бивень Страница 47

Лефу уже надоело сглаживать Гуфины резкости, и он передал Фурсту все точно, как было сказано. В конце концов, если у ведуньи не хватает совести обращаться к родовитому мудрецу хоть вполовину так же учтиво, как он обращается к ней, то пусть сама и расхлебывает последствия своей дерзости. А то чем старательней ее выгораживаешь, тем больше воли она дает языку. Парень даже ловил себя на подозрении: может, Гуфа каким-то немыслимым образом замечает эти его старания и поступает назло? Ведь уже почти как с Лардой разговаривает, того и гляди, придется услышать что-нибудь, вроде «глупый маленький Фурст».

Как Леф и ожидал, эрц-капитанская учтивость мгновенно пошла на убыль.

— Твоя знакомица, кажется, изволит воображать, что для совладания с последствиями достаточно уразуметь причину? — спросил он, ехидно поглядывая то на парня, то на ведунью. — Боюсь, что она чрезмерно лестного мнения о собственных силах. Конечно, разом вернуть в прежний Мир всех обитателей Арсда без исключения, да еще со всем имуществом и угодьями, было бы вовсе не худо. Таких, какими мы стали нынче, Лангенмарино не замедлит подгрести под себя, однако сия досадная участь все же милее людоедских котлов. Для запрорвных возвращение к прежнему наверняка представляется еще искусительнее — они ведь, кажется, были лишены милых соседушек вроде тех, которыми Всемогущие облагодетельствовали нас. Но душевнейше умоляю вас обоих растолковать: как, бес меня умори, вы мыслите оборотить вспять Катастрофу?! Чем вам поможет знание причин?! Или вы полагаете, что, любой капитан, выучившийся основам астрономии, способен влиять на перемещения небесных светил?!

Леф всего этого переводить не стал. Он был уверен: стоит только разлепить губы в попытке заговорить, и язык, мгновенно выйдя из повиновения, наплетет кучу дерзостей и Фурсту, и Гуфе. Вот ведь устроились мудрецы! Это как если бы два человека решили драться, но не по-честному, а поставили бы между собою третьего и лупили его, требуя, чтобы он передавал их тумаки неприятелю. А Фурст, видать, совсем не в себе. Он же сам говорил когда-то о том, как важно понять причины Катастрофы!

— Молчишь? Ну и не надо мне растолковывать его слова. — Ведунья, кряхтя, поднималась на ноги. — Думаешь, я не поняла, чего он раскричался? Прекрасно я это поняла — у него лицо говорит понятнее языка. Только, по-моему, надо бы сперва разузнать хоть то, что возможно, а уж после судить да рядить. Хотя... Наверное, твой мудрец прав. Спору нет, когда возникает надобность в непробиваемой чешуе, спокойней кричать о силе и неуязвимости каменного стервятника, чем лазать по скалам в поисках околевшего. Ясно ведь: ни ты, ни даже твой мудрец со своим жизнетворным снадобьем до грядущих бед не дотянете. Так чего ж вам-то изнуряться заботами о тех, кого вы даже никогда не увидите? Правильно, вовсе вам незачем...

— Да что вы оба меня-то шпыняете?! — Леф таки сорвался на крик, но ни продолжить, ни вскочить не успел.

Господин Тантарр мгновенно оказался рядом (эрц-капитан еле успел поджать ноги, спасая сверкающий лак ботфорт) и крепко стиснул плечо рассвирепевшего парня:

— Тихо, тихо! Закуси себе на ладони: здесь врагов нет.

Леф сник. И правда, ведь ни Гуфа, ни Фурст никогда не желали ему плохого, так можно ли на них обижаться? Однако же насчет врагов Учитель, скорее всего, погорячился. Вон сидит чудище — даже головы своей уродливой ни разу не повернуло, словно бы все равно ему, кто пришел, почему не возвратились к костру, о чем говорят... И, похоже, так ни разу и не шевельнулось; даже огонь не удосужилось подкормить — от костра уже один дым остался. И молчит, лишь постанывает — безразлично как-то, будто не по-настоящему, а притворяется. Вроде бы тихие они, стоны эти, однако слышны отчетливо, хоть шагов до страшилища десятка полтора... Честное слово, такое куда приятнее иметь врагом, чем другом. И, главное, чего оно тут сидит? Звали его сюда? Кто мог позвать, зачем?! Впрочем, кто — это, пожалуй, ясно...

А Гуфа тем временем неспешно отвязала от пояса людоедскую дубинку и направилась к лежащему на земле Вечному Старцу. Когда после Лефова предложения не возвращаться к чадному костру все четверо уселись беседовать прямо там, где стояли, ведунья приказала садиться и полоумному. Однако тот снова повел себя не так, как надлежало бы скованному заклятьем послушания обычному человеку. Старец не сел, а повалился плашмя, уткнулся лицом в древесный прах да еще голову руками закрыл. Так он и провалялся — неподвижный, будто причудливо изглоданная гниением колода — до того мига, когда прикосновение ведовской дубинки освободило его от власти заклятия.

Никогда в жизни парню не доводилось видеть ничего похожего на ту дикую смесь ужаса и звериного бешенства, которой полыхнули выпученные глаза перевернувшегося Старца. Упираясь в землю локтями и пятками, полоумный проворно отбежал (да-да, именно отбежал) подальше от Гуфы, изогнулся, вскочил на колени и протянул навстречу ведунье скрюченные грязные руки. Гуфа придвинулась к нему на пару шагов, и тогда Старцева борода затряслась, зашевелились в ее вонючих зарослях бледные черви губ... Бывший неподалеку Леф не услышал ни звука, но ведунья мгновенно остановилась и раскрутила перед собой дубинку. Прикрываясь, будто щитом, полупрозрачным мельтешением ведовского оружия, она выговорила спокойно и внятно:

— Что ж ты рыкаешь, словно хищный? Друзья мы тебе. Друзья, слышишь?

Старец вдруг жутко захрипел, будто его шею перехлестнула удавка, и сквозь этот хрип трудно вытолкнулись слова:

— Убери... Убери палку. Отойди, положи, вернись. Поверю.

Несколько мгновений Гуфа молча хлопала глазами, соображая, какую такую палку нужно убрать. Потом (очевидно, догадавшись, чего хочет полоумный) ведунья хмыкнула с сомнением, однако дубинку крутить перестала и повернулась к Старцу спиной. Она громко отсчитала три десятка шагов прочь и, почти дойдя до опушки мертвого леса, уронила на землю чудодейственное оружие. Затем обернулась и выкрикнула:

— Доволен?

Полоумный судорожно протирал (вернее — пачкал) немыслимо грязными пальцами мокрые от напряжения глаза. Он то обшаривал взглядом бредущую обратно Гуфу, то присматривался к месту ее остановки — тщился разглядеть, действительно ли ведунья рассталась с дубинкой или хочет обмануть, пользуясь его близорукостью.

— Сходи убедись. — Гуфа ткнула пальцем себе за спину. — А ежели ходить лень, можешь меня ощупать. Так и быть, стерплю.

Старец снова отшатнулся, загораживаясь руками. Кажется, последнее Гуфино предложение ужаснуло его сильней ведовства. Пытаясь держаться как можно дальше от Гуфы, он едва не натолкнулся спиной на колени эрц-капитана. Адмиральский предок, до последнего мига не соизволивший встать и наблюдавший за происходящим весьма рассеянно, тем не менее проворно вскочил, едва только его ноги оказались в опасной близости от вонючей накидки полоумного. Уловив резкое движение у себя за спиной, Вечный Старец поспешно обернулся, да так и замер в нелепой и жалкой позе — на коленях, втянув голову в плечи, прикрывая ладонями лицо и затылок, он снизу вверх оцепенело уставился в Фурстово лицо.