Catherine de Froid - Боги от науки Страница 47

— Не изображай из себя гнусного базаровоподобного псевдоинтеллектуала! — попросил Женя.

— Завернул! — восхитился Костя. — Но под смыслом могу подписаться.

«Все видели? — начала играть у Степы в голове волынка вышеприведенного свойства. — Мы здесь поприсутствовали, повосхищались, искренне, кстати, когда уже можно будет мирно, простите за тавтологию, отправиться в свой родной мир?».

— Все еще хочешь отсюда дезертировать? — удивились в голос Женя и Юля.

На лице Степы проступило очень красноречивое выражение:

— Так вы все это подстроили? — спросил он. — Вы знали заранее, что я захочу уйти из этого насквозь иллюзорного мирка, и в нужный момент подсунули мне это прекрасное произведение? Спекулируете высоким искусством! Играете на моих чувствах! Как вы могли? — Издав эту патетическую тираду, он помолчал, обвел всех безумным взглядом, покачал головой, покрутил пальцем у виска и резюмировал: — Склонность к пародированию дешевых эффектов. Причина — оторванность от реальной жестокой жизни, где полным–полно всего простого, дешевого и неприглядного. Лекарство — окунуться в нормальный мир. Пропишете мне лекарство или зажилите?

— Подумай хорошенько, о старец, по непонятной причине оставшийся неубеленным сединами и вполне себе неразумным отроком! — отозвался Костя. Остановился на секунду, набрал воздуха в легкие и продолжил: — Внешний мир — это та суровая реальность, от которой желали сбежать все твои предки до седьмого колена, а ты отказываешься от данного тебе блага из–за каких–то незрелых суждений и юношеского максимализма! Подумай, этого ли ты желал, когда бежал с Земли, влекомый мечтами о дивном новом мире? Быстро же ты меняешь идеалы! Все, извините, больше не могу.

— Достойный ответ, — согласился Степа. — Признаю свои ошибки. Хотя в другое время, в другом месте и другого человека за половину этого вызвал бы на дуэль. Но хватит меня отвлекать! В путь, друзья мои.

Еще несколько минут драматических эффектов, и шестеро тихо и мгновенно исчезли из одного мира и приземлились в другом, где их уже ждала седьмая — Галина Александровна.

Глава 6

Семеро — именно семеро — хорошо нам знакомых лыжников и лыжниц катили по лесу. Скользило отлично, зимний воздух не морозил пальцы, лыжи не проваливались в смесь наста и мокрой каши, которая остается к марту. Такие мелочи, как хорошая погода и нормальная смена времен года, богам от науки вполне по зубам. Даже если география, которая и изучает климатические явления, в число их любимых наук не входит.

— Сколько лет назад мы вернулись, а, Костя? — спрашивает Степа.

— Десять, — откликается Костя. — Не делай вид, что ты знаешь это хуже меня.

— Эх ты, — вздыхает Степа. — Это ораторский прием под названием «Обратная связь с аудиторией». Мой любимый, кстати. Не делай вид, что не заучил его за столько лет.

— К чему спрашивал–то? — вклинивается Женя. — Ты ж явно неспроста.

— Весь эффект смазали своими вопросами и подковырками… — жалуется Степа и начинает драматический спич: — Уже десять лет здесь живу, а все никак не могу привыкнуть к тому, что меня снова окружает замечательная русская зима. Женя, не обижайся, климат у тебя получился мягковатый.

— Забыл, — признается Женя. — А никто так и не пожаловался.

— Разбаловаться–то нетрудно, — кивает Степа. — Но мы не в обиде, что ты нас разбаловал и разнежил. Можно снова отдаться любви к Родине и ее природе, не приправленной налетом повседневности… — Все шестеро остановились и странно на него посмотрели. — Что вы на меня так смотрите? Нельзя на старости лет проникнуться восхищением родной природой?

— Степа… — шепнул Женя, показывая глазами на Галину Александровну.

— А что? — удивился Степа. — Мне лет этак под двести–триста, это если не считать дополнительных тел. А с вами, Галина Александровна, мы знакомы раза в три больше, чем длится вся наша разница в возрасте. Вы ведь не собираетесь принимать что–нибудь близко к сердцу и обижаться?

— Обижаться? — улыбнулась учительница. — Нет, обижаться я не буду. Раз наша разница в возрасте роли не играет, не обессудьте уж… — Она нагнулась, зачерпнула снега и метнула получившийся снаряд в Степу, попутно высчитывая траекторию.

— Протестую! — заявил последний, ловя снежок. — Мне в вас кидаться воспитание не позволяет. Я лучше еще в кого–нибудь…

Пяти минут снежной битвы было достаточно, чтобы перестало хватать времени разгибаться и смотреть, в кого можно кидать, поэтому прилетало в итоге всем. Степины самокопания, разыгравшиеся в полную силу несколько часов спустя и доставшие всех, в общую картину не входят.

Глава 7

Еще несколько лет, а, может статься, и десятилетий, шестеро пытались принести пользу родной Земле. Шестеро — потому что Галина Александровна никогда не пыталась, а приносила ее с ранней молодости и до сих пор. А остальные пытались кого–то чему–то учить, писать книги, учащие добру и справедливости, программированию и играм с реальностью, спасать мир ото всех по очереди, спасать всех по очереди от мира, создавать более или менее великую музыку и посвящать людей в туристскую романтику, снова и снова обходя земной шар с рюкзаком за плечами. Звучит весьма разнообразно, но все когда–нибудь кончается. Не говоря уже о том, что польза от этого всего, когда получалась, имела непременную обратную сторону медали (в случае ее отсутствия Степа с удовольствием бывалого ментального мазохиста ее выдумывал).

И вот, в очередной вечер непонятного уже века (кажется, ввели новую эру, отменили, снова ввели и, наконец, оставили выбор точки отсчета на усмотрение каждому) состоялся очередной разговор из серии «Галину Александровну не пускать, мы еще не переросли подростковую депрессию». Слово держал Степа:

— Убейте меня, но я считаю… В общем, я именно так и считаю. Пришла пора меня убить. Тем или иным способом.

Молчание. А потом голос Жени:

— Не хотел вам говорить, но я тоже что–то такое начинаю думать.

— И я.

— И я. Надо, наверно, и честь знать.

— Наверно, я согласна.

— Знаете, что я вспомнил? — включился еще не подавший голоса Костя. — Когда я закруглял еще одну свою лишнюю линию жизни, кто–то из небесной канцелярии назначил мне встречу через три четверти века или немного побольше. Сколько прошло, я боюсь сказать. Так что да, наверно, надо иметь стыд.

Грустное молчание, приправленное облегчением. Хлопок по лбу, возглас:

— Вы думаете о том же, о ком и я?