Людмила Козинец - Разорванная цепь (Сборник) Страница 48

В комнате повисло тяжелое молчание. Дан вспомнил картины, увиденные в апартаментах Творцов,и безнадежно уронил лицо в ладони.Мрак и бездна… Доктор горько усмехнулся.

— И знаете,что самое смешное, метры? Я ведь располагал большими возможностями.Мы хорошо подготовились.А какими убогими оказались их желания. Даже хотеть боятся…никакой фантазии.Плотские утехи в основном. Я ведь мог предоставить Реджелу возможность повоевать по-настоящему- в северных провинциях ведутся боевые действия против инсургентов.Нет,струсил.Запросил, чтоб была игра. А этот неврастеник Демий! Он пришел в восторг, когда понял, что не надо заботиться ни о куске хлеба, ни о карьере…сбежал в мир электронных грез. И грезы-то все какие жуткие.

— Слушайте,- осторожно спросил Тиль,- но ведь там у Тэсси девушки.Они-то при чем?

— Не беспокойтесь,это биороботы.Как и у Роулиса.И я полагаю, что и Тэсси, и Роулиса это вполне устраивает.С живыми людьми всегда столько хлопот, а здесь без проблем. Ведь они исподволь высказали желание,чтобы их окружение было абсолютно послушным и программируемым! Это и должны были быть роботы, чего ж вы хотите? Я тут насмотрелся…И поймите- не хочу!Не желаю, чтобы моим сознанием манипулировал Ядрон,для которого процесс жранья, помимо скотского удовольствия,символизирует еще и возможность слопать, заграбастать весь мир. Ну и тщеславие:жратва-то какая,только для особ высокого полета!А сумасшедший экстремист Реджел? А тихушник-диктатор Ронти? Не хочу…

Снова повисла тишина.Доктор стоял,скрестив руки,злой, несчастный и неуверенный в своей правоте, высказанной с такой страстью. Дан прятал лицо,мучительно переживая свое бессилие. Ну что он мог сказать? А Тиль смотрел на него с надеждой.

Наконец Тиль тронул друга за плечо. Дан поднял голову и поглядел на медикологов. И таков был его взгляд, что Тана рефлекторно. дернулась к белому шкафчику за успокоительным. Но Дан остановил ее. И начал говорить, с трудом подбирая фразы:

— Я склоняюсь к мысли,что вы правы,доктор. Если могло появиться такое чудовище, как вы, значит, работа Творцов и вправду никуда не годится. Если в обществе бродят подобные настроения, значит, Творцы где-то сильно промахнулись,и это надо срочно исправлять.Но вы,доктор…пока вы не поймете, как мерзко сделанное вами,не имеете права судить кого бы то ни было.Вы же все равно что в замочную скважину подглядывали…- Дан осекся, вспомнив, что и сам сегодня слышал про замочную скважину от своего ближайшего друга.

— Ну только не надо со мной говорить по принципу «сам дурак»,- вяло возразил доктор.- А замочная скважина…Я в нее подглядывал потому,что в дверь вы меня не пускали.И пока вы будете прятаться от общества так, как сейчас, найдется много желающих хоть в скважину поглядеть.

— Да кто прячется? — удивился Тиль. Но ему уже никто не ответил. Все устали, разговор вымотал до полного опустошения. Во рту остался тошнотворный привкус бессонной ночи, безысходности и десяти чашек кофе.

Все чувствовали,что продолжать разговор нельзя, он неизбежно выльется в безобразную ссору.Раздражение подавляло. Дан встал и медленно, стараясь не расплескать гнева, двинулся к двери.

— Куда же вы,метр?- окликнул его доктор.Он еще надеялся,что его смятенный ум сегодня получит ответы на все вопросы.- Что ж вы,так и уйдете, ничего не сказав?

— Что я скажу?- обернулся Дан.- Вы же просто не услышите,ваши уши залиты злобой, как воском.Да,да, вы просто озлоблены.И не должен я ничего говорить. Мое дело- сказать на бумаге. И я скажу…Не улыбайтесь ехидно, на бумаге не только доносы пишутся.Я не признаю вашей правоты,доктор. Да боже мой…много я видел.И ругали меня,и не печатали,и били крепко, и молчал я долго, и падал, и думал, что не поднимусь,и поднимался.Все было.Все пережил.Я и мои коллеги. И вас переживем, доктор, и эксперимент ваш дурацкий.

Дан задержался на пороге.

— А кстати, доктор, я так и не понял целей вашего…эксперимента. Что вы, собственно говоря,собирались сделать? Обнародовать результаты своих наблюдений? Альковная литература…Это,знаете ли, проникновение со взломом в частную жизнь, диффамацией попахивает, уголовное дело.

— Я не знаю,метр Дан, честное слово,не знаю.Хотел у вас просить совета.Ну нельзя же оставить все как есть!Я тут думал…у общества есть такие возможности…предложить бы некоторым Творцам такое,как здесь, существование на полном пансионе, но с условием — чтоб не писали, не творили, не ваяли, а? Вреда меньше будет…

И с новой силой вспыхнул разговор,хотя за окнами уже брезжил рассвет. А художник Тиль вдруг потерял всякий интерес к происходящему. Совершенно неожиданно он понял то, над чем бился многие годы. Он разгадал тайну того потрясающего перламутрового цвета, того нежно-заревого сияния, что жило в лепестках вишни, написанной великим Цициртаном триста лет тому назад. Тиль вышел и неслышно прикрыл за собой дверь. Кармин в его наборе красок есть. Нужна серая зола из древесины хвойного дерева кийю и масло из плодов торканской пальмы.Это сложнее,но достать можно. Но где же взять прозрачную, почти невесомую скорлупу яиц редчайшей сейчас птицы салаори? Скорлупу, которая, растертая в пыль, одна только и способна придать нарисованному лепестку волшебное мерцание…

ПОСЛЕДНЯЯ СКАЗКА О «ЛЕТУЧЕМ ГОЛЛАНДЦЕ»

Даниилу Клугеру

…И в полночь в середине сентября порвался круг предначертания. Проколов бушпритом невидимый барьер времени,с шипением разрезая спокойную воду бухты, «Летучий Голландец» еще несколько минут двигался по инерции. Наконец остановился неподвижно.Погасли на реях огни Святого Эльма, обвисли в безветрии клочья парусов, оборванные снасти. Корабль бросил якорь у незнакомого скалистого берега.

Слева,закрывая полнеба, высилась гора- беспорядочное нагромождение валунов,словно разметанных взрывом вулкана. Справа замыкал бухту длинный змеистый мыс,рябой от облачных теней.В чистой аметистовой воде бухты дрожали отражения ранних огней и звезд.С берега доносились музыка, негромкий смех.

Мрачно, скорбно смотрели на незнакомый берег матросы «Летучего Голландца». Капитан медленно застегивал вытертый почти до основы бархатный камзол, шитый потускневшим уже серебром.Впереди у него была еще одна ночь на берегу, ночь, которая наверняка не принесет избавления и долгожданного покоя.

Лишь раз в сто лет мог сойти на берег капитан проклятого,давно уже мертвого корабля- для того, чтобы просить у живых искупления несчастным, заблудшим в безвременьи.Капитан Ван-Страатен…легенда сохранила его имя. Тяжело было на сердце у капитана.Сойти на неведомый берег, бродить ночью среди незнакомых людей и,заглядывая в их лица,искать,искать ту единственную, что бесстрашием своим согласится выкупить покой для вечных скитальцев, которых не принимает земля и отвергают глубины океана.И не найти. Ведь так уже было. Капитан помнит темный ужас в глазах девушек, который снова швырял команду его корабля в объятия бесстрастной вечности.