Орсон Кард - Люди на краю пустыни Страница 5

Джейми оказал беженцам медвежью услугу. Когда они шли по дороге и пели, у них еще оставалась хоть какая-то надежда, теперь же им не на что было надеяться. Он заметил, что шаги детей утратили былую упругость. Теперь они знали, что идут навстречу своей смерти. Они увидели лица людей, желавших им гибели.

Впрочем, Джейми не сомневался в том, что они уже видели эти лица прежде. Взрослые, которые еще недавно безучастно смотрели на то, как он наставляет на них ружье, теперь не проявляли признаков гнева по отношению к патрулю. Они были убеждены в том, что у них нет друзей и что им неоткуда ждать помощи. Они не надеялись на сочувствие ни со стороны цивилизованных городов, ни уж тем более со стороны бандитов. Неудивительно, что блондинка отнеслась к нему с таким подозрением.

Но белый парень, судя по всему, надеялся на помощь чужака, который повстречался им на дороге. По-видимому, он считал, что с Джейми Тигом можно иметь дело. От этой мысли Джейми почувствовал и радость, и досаду одновременно. Этот парень надеялся на него. И вот они снова идут на запад. Джейми вдруг обнаружил, что снова двигается параллельно их маршруту, но на этот раз он шел быстрее. Опережая их, он пересекал автостраду, возвращался назад и снова шел вперед, как будто нес дозор, обеспечивая безопасность их движения.

«Я и впрямь обеспечиваю безопасность их движения», — подумал он.

Именно Джейми, осторожно и бесшумно пробираясь сквозь густой лес, первым вышел к 421-й автодороге. Он обнаружил двух дозорных бандитов, один из которых спал, а другой был недостаточно бдителен. Теперь ему надо было решать. Убить их? Он мог это сделать достаточно легко, во всяком случае, этих двоих он убил бы без труда. Эти бандиты наверняка совершили столько убийств, что дважды заслужили смертной казни. Вопрос заключался в том, стоит ли ему вступать в битву с этими бандитами или искать какой-то иной выход из положения? На помощь беженцев он не надеялся — оружия у них не было, но даже если бы и было, то среди них не нашлось бы ни одного настоящего бойца. В случае драки рассчитывать ему пришлось бы только на себя.

Он не стал их убивать. Он решил этого не делать, рассудив, что у него достаточно времени для того, чтобы хорошенько осмотреть партизанский город, расположенный под виадуком. Потом можно было вернуться и в случае необходимости прикончить этих двоих.

Партизанский город был расположен на той полосе 40-й автострады, по которой раньше поток транспорта двигался на запад. Сверху над ним нависал виадук, по которому проходила 421-я дорога. Этот город ничем не отличался от тех, что он видел прежде — ряды сдвинутых старых автомобилей образовывали узкие улочки. Виадук, нависший над ними, прикрывал сверху пространство, равное длине четырех автомобилей. В тени, которую создавало тряпье, натянутое между автомобилями, с криками бегали голые дети. Несколько неряшливого вида женщин либо орали на них, либо готовили еду на костре. Вооруженные до зубов мужчины, лениво развалясь, дремали или что-то строгали ножами. По грубым прикидкам Джейми выходило, что бойцов здесь более двадцати человек. Не было никакой надежды на то, что Джейми справится с ними в одиночку. В лучшем случае он мог бы прикончить с полдюжины бандитов: он хорошо стрелял и быстро уложил бы их, но все равно осталось бы еще множество бойцов, которые стали бы преследовать его в лесу, а другие направились бы навстречу беженцам. В принципе Джейми не имел ничего против того, чтобы убивать таких подонков, но он считал, что это стоит делать только в том случае, когда есть шанс одержать победу.

Вот и сейчас ему надо было просто придерживаться этого правила, исходя из того, что больше он уже ничего не сможет сделать. По сути, беженцы представляли собой лишь очередную группу статистов, обреченных на гибель крахом общественных отношений. Крушение цивилизации неизбежно сопровождалось жертвами. И в этом не было вины Джейми, но и остановить этот процесс он был не в силах.

Беда была в том, что он вступил с ними в слишком близкий контакт. Они стали для него уже не просто безликими статистами, какими были, например, те трупы, что он видел в заброшенных фермерских домах или в старых автомобилях, или в лесах. Он помнил лица этих беженцев и слышал, как пели их дети. Один раз он их уже уберег, и теперь его долг найти способ снова их уберечь.

С чего он все это взял? Никто не говорил ему ни о каком долге. Просто он знал, что любой порядочный человек обязан оказать помощь, если, конечно, это ему по силам. А он изо всех сил хотел быть порядочным человеком, хотя и знал, как никто другой, что является самой бесчеловечной тварью из всех, что когда-либо ходили по земле. Именно поэтому он повернул назад, снова прокрался мимо спящего дозорного и вернулся к беженцам, которые еще не успели подойти к тому месту, где произошла их первая встреча.

Нельзя сказать, что он решил к ним присоединиться, вовсе нет. Просто он мог бы показать им дорогу на запад до Блю-Риджа, ведь он все равно туда направляется. Но после этого они пойдут своей дорогой, а он — своей. У каждого свой собственный путь. К тому времени он уже более чем выполнит свой долг, и его совершенно не будет трогать, что с ними произойдет в дальнейшем.

Тина хранила молчание. Не говоря ни слова, она читала про себя молитву. Так делала ее мать, пока не умерла от удара. Слава Богу, она не дожила до того времени, когда весь мир разлетелся на куски. Тина и сейчас слышала голос своей матери. Но он не мог свести ее с ума. Он не терзал ее изнутри, и не мог толкнуть на безумные поступки. Что толку было взывать к этим лицемерам из дорожного патруля, с их гнусными лицами, новенькой формой, повсюду гадившими лошадьми и сверкающими пистолетами? Что толку было говорить? Чем они лучше тех грязных ублюдков, которые умертвили младенцев на Пайнтоп-роуд? Они-то считают себя лучше, ведь они не нажимают на курок. Но это означает лишь то, что они не только убийцы, но еще и трусы.

Что толку говорить обо всем этом?

Но Тина понимала, что несмотря на то, что она держит язык за зубами, все знают, о чем она думает. Давным-давно она обнаружила, что все ее отрицательные эмоции крупными буквами написаны у нее на лице. Чем меньше злобы было в мыслях, тем труднее было о них догадаться по внешнему виду. Положительные же эмоции вообще никак не отражались на лице. Но стоило ей почувствовать малейший приступ гнева, как окружающие начинали ее сторониться. «Тина вышла на тропу войны, — говаривали они. — „Тина пришла в ярость, надеюсь, что я тут ни при чем“. Порой ей не нравилась такая прозрачность, но на этот раз она была довольна. Она видела, что пока командир патруля говорил всю эту ложь, каждый из его подчиненных, бросив на нее взгляд, либо отводил глаза, либо даже пытался напустить на себя еще более злобный и жестокий вид. И то и другое означало только одно: они прекрасно знали, что они творят.