Александр Потупа - Ночь на январские сементины Страница 5

И теперь мы с Туллией вроде отверженных, особенно после смерти Макрона. Не нашел он покоя в Египте, да и где можно найти покой, прикоснувшись к тайне угасания цезарей... Казалось бы, Калигула должен ноги ему мыть и ступни благовониями умащивать, а сенат - устроить настоящий триумф. Разве не доброе дело избавить Рим от выжившего из ума правящего старца! А вышло наоборот - отцы города возненавидели тестя, а молодой принцепс запросто отправил своего благодетеля на тот свет. Как ясно почувствовал Макрон свою обреченность, когда получил приказ о назначении египетским префектом... Нет ничего страшнее затравленного взгляда человека, который только что, какое-то мгновение назад обладал несравненным могуществом, верой в себя и в правильность существующего порядка. И вдруг молния, в свете которой все опрокидывается, крошится, становится бессмысленным, все, включая собственное существование, становится бессмысленным...

Бедный отец, ведь он согласился на мой брак с Туллией только потому, что рассчитывал спрятать меня за широкие плечи императорского любимца. "Пережить тяжелые времена" - вот его постоянная идея. Как будто он видел времена легкие, как будто предполагал, что они когда-нибудь наступят! И глубоко презирая Макрона, словно уличного убийцу, все-таки согласился породниться с ним ради могущества и богатства.

А что теперь? Макрон отравился, семья его в опале, состояние захвачено ненасытным принцепсом. И отец мучается, молчит, но страшно мучается, думает, что он виноват в моих будущих злоключениях. А виноват только я, ибо должен был предвидеть, что насмешки над святынями властителя еще никому не сходили с рук, тем более мне. Легче выжить, прыгнув в яму с ядовитыми змеями, чем после открытого зубоскальства в адрес всесильного безумца.

И вот расплата. Одно из лучших изобретений Калигулы - казнь выбором, выбором между моей жизнью и телом единственной любви моей. О гнусный Рим! О гнусное время!

Выбора ведь нет. Разве я смогу отдать Туллию на поругание этому придурковатому уроду? А жизнь... жизнь имеет цену, когда она действительно жизнь, а не барахтанье в грязной луже священных прихотей.

И все-таки казнь выбором - страшная штука. Одно дело - неизбежный взмах меча, другое - ясное определение выкупа за этот взмах, своеобразное четвертование души, когда одна ее часть восстает против другой, и мозг становится ареной настоящей гражданской войны. Проходят дни, отведенные для решения, и нередко вместо гармоничного космоса мудрости в душе воцаряется подлинный хаос - повсюду дымящиеся обломки некогда процветавших принципов, мрак и запустение. И вот тут-то начинает побеждать таинственная глубинная сила, дарованная нам богами вместе с самой жизнью, сила-диктатор, предписывающая сохранить свое существование любой ценой, любой ценой. Это так, ибо иначе никто и никогда не увидел бы ни одного живого раба. Невидим ветер, но он может разрушить город, невидим раб, таящийся в каждом из нас и при должном стечении обстоятельств разрушающий человека.

Страшно себе признаться, но отец все больше теряет привязанность мою. Слишком он скользкий, слишком увертливый. Он думает, что по молодости я не понимаю, как надо относиться к власти и вообще что такое власть. Он идет на все, чтобы обезопасить свои последние годы и спокойно завершить хронику, он уверен, что только таким путем можно достичь истинного бессмертия.

Но зачем бессмертие тому, кто не живет человеческой жизнью? Он говорит: надо оставить отпечаток настоящего себя в иных поколениях - вот цель. Но устраняя из своей хроники все недостойные способы выжить, разве делает он добро этим поколениям? Разве не будут они вновь и вновь вступать в разлад с действительностью, проповедуя его принципы?

Он говорит: нельзя учить пакостям, заронять в юные неопытные души зерна чистой, беспримесной правды, ибо, осознав, что великие предки обладали многими дикими пороками, и это не мешало им быть великими, молодые люди начнут с пороков и кончат ими. Он все твердит о каком-то образе, который должны защищать люди, верящие в идею государства...

А по-моему, это пустые выдумки, выгодные таким, как Калигула. Ибо человек, не ведающий цены, которую нередко приходится платить за свою жизнь и благополучие, легче попадает в тиски неизбежности и быстрее склоняется к самым неприглядным поступкам, потом жалеет о них, но что этим сожалением искупишь?

Отца гнетет какая-то тайна, что-то опасное связывает его с императором - то, чего он сам боится, из-за чего способен на весьма странные шаги. Кажется, это относится к ссылке Овидия. Но что в ней особенного? Многих настигала и худшая участь. Конечно, причина опалы - не в "Науке любви", есть нечто более глубокое, ибо лишь последний осел способен узреть в поэме апологию разврата. Август же был далеко не ослом, скорее хитрейшим из хитрых. Значит, разгадка совсем в ином. Ходят слухи, что поэт был посвящен в постельные дела Юлии, а та вроде бы блудила с Августом. И сам Калигула пару раз хвастал, что он - настоящий внук Октавиана, а вовсе не правнук. Однако все помалкивают, поддакнуть боятся, отрицать - тем более, кто знает, что на уме у умалишенного. Кажется, у отца хранятся какие-то документы или письма Овидия, где открыта истина. А может, они уничтожены, давным-давно сожжены - кто знает? И вообще придает ли Калигула всему этому особое значение? Не наплевать ли ему на поведение своей несчастной бабки? Не создал ли отец из сущего пустяка вечный символ гнетущего страха?

И ведь никогда не поделится со мной своими переживаниями - боится приобщить к чему-то темному и опасному. Но что, связанное с Калигулой, светло и безопасно? Только сказка о его детстве, о любви к нему легионеров Германика. Но сейчас сказки не сглаживают, а напротив, оттеняют все безобразие жизни. Сказки - факелы, им безразлично, в какие уголки людских пороков они бросают свои яркие блики. Поэтому они и прельщают и отпугивают...

Падет ли завтра калигулова голова, этот уродливый котел, начиненный змеями, или Херею ждет неудача? Но в любом случае Кассий вряд ли уцелеет. Дрожь охватывает, когда подумаешь о звероподобных германских сателлитах, всегда окружающих императора.

А я бы сумел? Не знаю. Хотя теперь у меня в тысячу раз больше поводов ненавидеть Цезаря, чем у многих других, но все равно - не знаю. Наедине с собой поневоле приходится быть честным, и потому - не знаю. Может от взгляда какого-нибудь дюжего германца у меня дрогнула бы рука, а еще хуже дрогнуло сердце. Захотелось бы отскочить хоть немного в сторону, скрыться от блеска мечей. Ничего не поделаешь, я - не Муций Сцевола, я перенес бы мгновенную смерть, но болезненные раны, потом зловонная темница, пытки, страшная медленная казнь - это для меня уже слишком. А ведь такова, именно такова судьба большинства заговорщиков. Поэтому и хочется оказаться завтра подальше от Цезаря, чтобы в случае провала успеть проглотить яд и навсегда ускользнуть из рук палачей.