Ирина Ванка - Секториум Страница 50

Птицелов представлял только крылатое насекомое, мысли в его загруженной голове формировались с трудом:

— Что я услышал? — спросил он и остановился. — Жук летит быстрее стрижа?

— Не жук, а муха. Она устроена не так, как птица, и летает гораздо быстрее.

— Как устроена?

— Я привезу, и сам увидишь.

— Привези.

Он успокоился, и мы снова пошли рядом.

— Знаешь, я по тебе скучала, — зачем-то сказала я, но Птицелова это тоже, к счастью, не взволновало.

Кроме него мне некому было излить впечатления. Почему-то я была уверенна, что он когда-то чувствовал то же самое, а потом представила свою сентиментальную болтовню со стороны и сама себе напомнила Пятачка, увязавшегося за Винни Пухом. Куда этот «медведь» повлек за собой маленького болтливого «поросенка», я предпочитала не догадываться.

— Биомеханика не объясняет процесс. Биомеханику ты в школе не усвоила, — сказал он.

— Может быть, наши мухи не усвоили в школе биомеханику, но это не мешает им летать быстрее птиц.

Мы зашли под купол, где в прошлый приезд начались мои приключения, сели и замолчали. Точнее, я замолчала. Птицелов и так был немногословен. Я надеялась на новый урок, моя голова была как никогда ясной, а у учителя еще оставалась в запасе пара минут.

— Ты должна меня пригласить, — вдруг сказал он.

— На Землю?

— Конечно.

— Зачем? Клянусь, я привезу тебе муху.

— Если я приглашусь на Землю, тогда тебя приглашу на Флио. Это просто.

— Что? — не поверила я. — Ты хочешь пригласить меня к себе в гости?

— К планете Флио, — пояснил Птицелов. — Мне приятно тебе показать Флио. Я хочу, чтобы ты удивилась, потому что сегодня удивился я. Это приятно.

— Ты покажешь мне настоящие флионы? Милый мой, я и так привезу тебе массу всякой летучей твари, которую только смогу поймать. Считай, что ты уже удивил меня на полный чемодан. Нет, ты действительно хочешь мне показать флионы?

— Я буду доволен, — ответил Птицелов. — Мне приятно так сделать.

Насчет своей ясной головы я поторопилась. Впрочем, я могла неправильно его понять. Птицелов говорил тяжело, особенно, когда его мысли бродили в стороне от предмета разговора.

— Ты, в самом деле, хочешь меня звать на Флио?

— Да, — подтвердил он, чем обезоружил меня окончательно.

— Но мне нельзя. Я должна говорить с шефом.

— Говори, — сказал он.

— Вообще-то, я у начальства на плохом счету. Наверно, меня отпустят нескоро.

— Можно ждать.

— Зачем я тебе?

— Так хочу, — ответил он, коротко и ясно.

Урок не состоялся. Мы сидели на тесной арене, играли в молчанку. Не могли дождаться, когда нам представится возможность избавиться друг от друга. Впрочем, не знаю. Похоже, Птицелова ничуть не тяготили длинные паузы в разговоре. «С чего бы вдруг? — думала я. — Обычно он только и делает, что ищет повод от меня смыться». Логическая задача не решалась, и я мысленно поставила себе первую двойку в новом учебном семестре.

— Как ты думаешь, — спросила я, — отчего образовались цирки? Наши считают, что грунт бомбили с орбиты тепловыми лучами, уменьшая радиус.

— Так было.

— Ты думаешь?

— Я знаю.

— Может быть, ты знаешь, зачем? — Мой собеседник примолк, не решился выдать государственную тайну. — Наши считают, что таким образом затыкали выводящие каналы какого-то мощного природного излучателя. Так или нет?

— Здесь тело алгония, — сказал Птицелов.

— Нет такого слова. Может быть, «агония»? Впрочем, такого слова тоже нет.

— Алгоний, — повторил Птицелов, — светлое вещество Вселенной.

— Объясняй.

— Есть темное вещество, — объяснил он, — есть светлое, — и снова погрузился в размышления о майских жуках. — Из них строится невидимая Вселенная, — уточнил он, когда я отчаялась дождаться пояснений.

— А…

— Темное вещество — магнетик, светлое вещество — алгоний.

На этот раз мы замолчали надолго. Я — потому что не решалась обнаружить свою некомпетентность, он — потому что снова думал о жуках.

— Оно присутствует в недрах планеты? В смысле, алгоний?

— Алгоний везде, — ответил немногословный флионер. — Здесь тело алгония.

— То есть, здесь он в такой концентрации, что его можно пощупать? — догадалась я.

— Алгоний не надо щупать. Он здесь.

— Откуда ты знаешь?

Блуждающий взгляд Птицелова остановился на мне, словно он забыл, кто я такая и откуда взялась.

— Наверно, тело алгония дает такое сильное излучение?

Его взгляд переместился на потолок, едва тлеющий алгоническим излучением.

— Здесь такой свет, — произнес он. — Ты должна видеть белую массу в спектре. Свет другой на Земле.

— Нет, на Земле свет такой же.

Жучиные мысли Птицелова слегка потеснились.

— Да, — сказал он, словно я допустила ошибку в основном понятии, — свет на Земле другой.

— Нет, свет на Земле такой же, как в светящихся цирках. В дороге он другой, в космопортах, в челноках, в лифтах и капсулах. Но в цирках — точно такой же.

— Тогда тело алгония на Земле тоже присутствует, — предположил Птицелов.

— Вряд ли, шеф бы знал.

— Присутствует, если белая зона спектра есть.

— Нету. Красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый. Где белый?

Птицелов проанализировал информацию.

— Да, — подтвердил он. — Белое смещение в коротких волнах. Тело присутствует.

— Где?

— Голубой, — объяснил Птицелов. — Белое смещение синего диапазона. Порядок должен быть такой: красный, желтый, синий. Это правильный порядок.

Моих знаний в области физической оптики не хватило, чтобы возразить. Наше время истекало, я опять увозила на Землю вопросы, вместо того, чтобы искать ответы на них.

— Скажи, пожалуйста, — спросила я, — если это действительно так, тело алгония может повлиять на развитие цивилизации?

— Не скажу, — ответил мой наставник. — Я могу сказать, когда увижу Землю. — Он поднялся, поправил плащ и поместил в карман коробку с жуками. — Тело алгония всегда влияет.

Я вышла за ним следом, не понимая, что я должна спросить, и как мне деликатнее подступиться к этому архиву информации, пока он не закрылся для меня еще на полгода.

— А почему одни цирки светятся, а другие нет? — спросила я, хотя более бестолковый вопрос трудно было представить. — Это из-за давления вещества, да?

— Да, — ответил Птицелов.

— Поэтому крупные цирки светятся чаще и ярче, да?

— Да.

— А мелкие — реже, потому что узкие каналы?

— Да, — терпеливо отвечал он.