Александр Шуваев - Книга Предтеч Страница 50

- А, кого я вижу! н Это было сказано жирным, зловеще-радушным тоном, от которого мурашки пробежали вдоль всего его позвоночника, а волосы зашевелились на голове. н Лысый Таракан собственной персоной! Сколько лет н сколько зим!

Из всех омерзительных тварей этого страшного мира Карлуша Гинтер был последним существом, которое он хотел бы встретить нынче вечером. Старший из братьев Гинтеров, первый плод бурной страсти Сони Гольдберг, горластой, обильной телесами еврейки из Николаева, и сварщика Эгона Гинтера, огненно-рыжего поволжского немца, который в этом самом Николаеве проходил на судоремонте действительную. Результатом такого марьяжа, неизбежно должно было произойти нечто выдающееся. Не слишком высокого роста, поскольку курить начал классе в четвертом, плотного телосложения, с толстыми корявымы пальцами и совершенно железной, стихийной какой-то силой. Со счастливой способностью по малейшему поводу впадать в сокрушительную ярость. С двухсантиметровой полоской лобика между светло-рыжими бровями и густой шапкой короткостриженных волос. Уже темно-рыжих. С чудовищно, бесконечно бесстыжим, бестрепетным взглядом прозрачных, чуть прищуренных глаз. В настоящий момент Карл Эгоныч сидели с каким-то незнакомым ему парнем, плотным и черноволосым.

- Идь сюда!

Делать было нечего, и он, с той же охотой, с которой направляются в пытошную, на ногах, одновременно подгибающихся и деревянных, - подошел.

- У!!!

Карлуша сначала выдавил на морду некую гримасу, которая должна была изображать ласковую улыбку, а потом резко взметнул правую руку, вроде бы как замахиваясь, - жертва при этом, разумеется, чрезвычайно забавно дернулась, а он взял, - да и пригладил себе волосы. Это была одна из его любимых шуток. Другая состояла в столь же резком движении по направлению к гениталиям собеседника, который при этом, понятно, сгибался и отступал. Действуя вполне по Павлову, время от времени н хватал. Это уж какой стих найдет на Карлушу. Великим людям вообще бывает присущ в высшей степени бесхитростный юмор.

- Представляешь, - жизнерадостно проговорил он, - вот такое вот чмо н и живет! Сколько раз, бывалоча, глянешь на него, все, думаешь, готов, - а он не-е. Ничего не делается!

- Чухан? н Деловито осведомился черноглазый Юрок, вперив в него твердый, как оружейный ствол, взгляд пристальных, немигающих глаз. н В натуре?

- Ну! н Так же радостно ответил Карлуша, а потом, переведя глаза на съежившегося клиента, небрежно кинул, - пошел на хер!

И он развернулся и пошел, изо всех сил удерживая себя от спотыкающегося бегства, и не зная, зачем, собственно говоря, удерживает, и зачем-то старался выпрямиться, следя, однако же, за тем, чтобы выпрямляться не слишком. И почти уже спиной услыхал твердый голос деловитого Юрка:

- Вафлили? На четыре кости ставили?

Чувствовалось, что, в отличие от дилетанта Карлуши, этот плотный парень твердо знает правила обращения с чмырями и чуханами. Старые, добрые, проверенные опытом поколений.

- Ну-у-у, - протянул Гинтер тоном крайнего отвращения, - его лишний раз и тронуть-то противно. А то б давно убилЕ На хрена? Вон Раиска из интерната, - хоть ща, хоть во все дырки. Только ноги кривыеЕ

- Все равно, - сурово ответил Юрок и сплюнул, друзья вообще все время сплевывали, совершенно захаркав перед собой весь тротуар, - с чухами порядок должон быть. Не хочешь н не надо, а окрестить чуханаЕ

Он отошел от лавочки уже довольно далеко, весь покрытый холодным потом, и потому то ли не расслышал последних слов Юрка, то ли не посмел, побоялся услышать его последние слов. Услыхал только заливистый, полный искреннего восхищения хохот Карлуши и последовавший за ним окрик:

- Стой! Идь сюда!

Не он ослушался. Что-то внутри него ослушалось. Сердце вроде бы как подскочило в груди и забилось, как бешеное, все тело обдало огнем, и он бросился бежать, куда глаза глядят, со страшной силой. И то, что за спиной послышался тяжелый, неуклюжий топот и хриплое дыхание погони, буквально окрылило его. В драпе своем он ни о чем не думал, не задумывался о последствиях, он просто бежал, стараясь постоянно сворачивать. Потому что предложенное деловитым Юрком непременно оказалось бы хуже смерти, хуже всего на свете. Проклятием, от которого не избавила бы даже смерть. Тем, что достанет даже по ту сторону ее.

Вокруг было очень тепло и тихо, но, однако же, душно. И вообще, - была вокруг разлита непонятная тревога, напряженная готовность к чему-то. И сейчас, как и с утра, как уже несколько суток подряд, по небу окрест бродили небольшие, бурно клубящиеся тучи, насквозь светящиеся множеством молний, непрерывно рокочущие громами и летящие будто бы сами по себе, каждая - со своим собственным ветром. Потом он несколько опомнился, ощутив, что совсем запыхался, а в правом боку н угнездилась колющая боль, но и погони за спиной тоже слышно не было, ее трубные клики постепенно удалялись, пока, как теперь, не смолкли вовсе. А потому, нырнув в очередной проход, он прекратил свой темный бег, перейдя на быстрый, размашистый шаг, чтобы успокоить дыхание.

Было похоже, что он попал в какой-то парк, потому что кругом сильно и свежо пахло какими-то цветущими растениями, но разглядеть что-нибудь в этом темном саду было почти невозможно: тут почему-то вовсе не видно было фонарей. Даже скала какого-то огромного здания поблизости была совсем темной, и на непроглядной поверхности его не светилось ни единое окошко. Затянутое низкими тучами небо едва заметно светилось мутно-розовым светом, и оттого в непроглядной темноте еще смутно белели облака цветущих кустарников, и едва виднелся ряд каких-то странных лавочек. Замедлив шаг, он неторопливо побрел вдоль этого ряда, а потом поневоле напряженным глазам его почудилось, что на очередной скамеечке, расположенной в нише, образованной громадным кустом, кто-то сидит. Это почему-то несказанно удивило его: сегодня, невзирая на теплынь, ему на улице встретилось на редкость мало людей. Можно сказать, н совсем не встретилось.

Любая, любая вечерняя встреча чревата страхом и неприятностями, поэтому он, не ускоряя шага и не замедляя его, направился мимо, стараясь как-нибудь этак не зацепить тонкой оболочки незримого пузыря, имя которому н чужое одиночество, даже взглядом. Потому что прямой взгляд, - это очень серьезная вещь, - за него непременно приходится отвечать. Когда ему немножечко, самую капельку, - везло, ему было присуще нечто вроде умения, - оставаться по своей воле вроде бы как и на глазах, а незаметным. Как и нет его. Даже в самых агрессивных компаниях, так и ищущих, к кому бы придраться. Только хватало этого умения ненадолго: рано или поздно он чувствовал вдруг, как в совершенно особом, специальном таком, месте, аккурат между лопаток, вдруг обильно выступал холодный пот, - и его тут же ЗАМЕЧАЛИ. Страшное ощущение, как будто тебя накололи на булавку, и некуда деться от этих прикалывающих взглядов, всегда одинаковых вне зависимости от цвета глаз. Но главное в этом умении, это, конечно, уметь не смотреть в глаза, даже боковым зрением не заглядывать, это Гоголь правильно насчет Вия, он подтвердить может. Вот и сейчас надо просто-напросто превратиться в тень, а ежели не слишком медлить, то, глядишь, оно времени-то и хватит на то, чтобы просквозить мимо и никого не задеть. Вот он поравнялся с началом лавочки, вот уже серединка, вот он миновал "створ" конца ееЕ Еще чуть-чуть, и уже можно будет перевести дух, а то непременно потечет пот, а тогда обязательно заметят, обратят внимание, где ты ни будьЕ И почти не зрением даже, пусть и самым, что ни на есть, боковым, а почти что затылком он ощутил, как бесшумно встал сидевший на лавочке. Вот у него, например, как минимум, два дополнительных органа чувств: затылок и то самое место между лопаток.