Андрей Попов - Обманутые сумасшествием Страница 50

…Фастер проснулся, нащупав под собой кровать, и долго не включал свет, опасаясь, что он сотрет в памяти только что заснятую фотопленку событий. Противнее противного было возвращаться в эту телесную оболочку, созерцать омертвелую темноту каюты, знать, что впереди опять каторжный труд… могилы — эти чудовища, обращенные в пластик… лица покойников, в каждом из которых как в зеркале видишь очертание собственной смерти… темнота… бушующие внутри страхи и смердящие снаружи причины этих страхов — словом, все мерзости человеческого существования. А ТАМ, словно на другом полюсе бытия, покой, благодать, нескончаемое ощущение того и другого…

Когда из-за дверей донеслись громогласные проклятия капитана Кьюнга и в ответ нецензурная ругань Айранта, Фастер еще раз убедился, что находится в этом чертовом реальном мире, а все увиденное — увы, пока лишь просто сон.

– Все ко мне! — резкий голос капитана, пришедший по связи, разбудил наконец сонливый покой.

Через несколько минут экипаж, вернее — то, что от него осталось, еще вернее — многолюдный избыток того, что вскоре останется, находился в центральном отсеке. Угрюмость и Задумчивость — два злых духа, давно поселившиеся на «Гермесе», также присутствовали здесь, возмещая недостаток двух коллег по работе. Атмосфера крайней напряженности, взаимного подозрения и подозрительной взаимности, полнейшего недоумения и непонимания ЧЕГО-ЛИБО вообще — вот та окружающая среда, в которой приходилось медленно перевариваться. Казалось, стало тяжелей дышать, так как воздух был пропитан отравой всеобщего раздражения. Кьюнг сидел, глубоко утонув в кресле и испепеляющее вглядываясь в каждое лицо.

– Наши работы будут продолжаться несмотря ни на что: это первое! Мы не покинем планету, пока не исполним свой долг! — последовала пауза, глубокий вдох, снова пауза (точка-тире-точка), затем продолжение: — Я понимаю, что таинственный убийца, что ходит вокруг да около, однажды почувствовав вкус крови, уже не остановится. И уже теперь мы гадаем: кто станет очередной жертвой… Но я не допущу! — капитан в присущей ему манере стукнул по столу. Состояние аффекта преображало его лицо в маску некого разгневанного божества. — Хватит! Сейчас я каждому выдам оружие для самообороны, — он вытащил три плазмопистолета и аккуратно разложил их перед собой. — Мне тяжело и больно думать, что раздавая эти штуковины, я, возможно, тем самым вооружаю убийцу. Но иного выхода нет. Понять кто есть кто сейчас абсолютно невозможно, а оставить вас беззащитными тоже не могу… Давайте подходите по очереди.

Фастер тут же отрезал:

– Моя религия запрещает мне носить оружие, тем более его применять.

– Ну и черт с тобой! — рявкнул Айрант. — Тогда я возьму себе два пистолета! — он подошел к столу, схватил оружие, взвесил его, повертел на пальце и резким, молниеносным движением фокусника навел дуло прямо в лоб капитану. — А ты не объяснишь мне, в какую сторону оно выстрелит, если я нажму курок? У меня было очень тяжелое детство, я никогда не держал в руках такие дорогие игрушки и не знаю, как с ними обращаться.

Кьюнг спокойно убрал лишний пистолет в находящийся под столом рундук, потер свои ладони, размял пальцы и лишь потом, не глядя на бортмеханика, ответил:

– Послушай, Айрант. Когда-нибудь в моей жизни наступит счастливый момент, когда у меня наконец появится свободная минута, чтобы заехать вот этим кулаком, — он показал кулак, — по твоей не в меру обнаглевшей морде. И поверь мне, в этот удар я вложу все, что накопилось у меня за время нашего знакомства.

Тот весело расхохотался, сунул пистолет в кобуру с черным широким поясом, и нацепил ее на себя. Затем подошел Фабиан. Кодекс роботов не предусматривал отказ от самообороны, да и чувством черного юмора он не обладал, поэтому не мог подражать ни одному из своих белковых коллег, у каждого из которых имелись своеобразные отклонения в психике. Он молчаливо принял предназначенное ему оружие, несколько неуклюже обхватил его металлической пятерней и вернулся на свое место.

– Мы с Фастером работаем поодиночке, — продолжал Кьюнг, — такова уж судьба… Айрант остается в паре с Фабианом. Если вопросов нет, то все свободны.

Рядом с могилой Оди появился новый песчаный холм и новый памятник. От живых людей, которые только что ходили рядом, только что разговаривали, шутили и смеялись, теперь остались лишь две невзрачные фотографии — образы для воспоминаний, и больше ничего… Их голоса запоздалым эхом еще звучали в ушах, а их лица, смотрящие из прошлого, еще не растворились перед взором. Они ушли в мир теней и призраков, о существовании которого мы так ничего и не узнаем, пока сами не последуем туда же.

На Флинтронне, как всегда, черный день чередовался с черной ночью, сливаясь в единую бесконечную темноту, заполнившую собой все координаты пространства и времени. Проклятая планета! Одна поглощала одну жизнь за другой, словно собирая коллекцию смертей. Подобно космической черной дыре, ее поверхность была открыта для всех желающих, но вырваться назад удавалось лишь немногим. Под флером убаюкивающей тишины здесь скрывался медленный яд отчаяния. Неужели она никогда не насытится человеческими смертями, не удовлетворится переваривающимися в ее песчаном чреве трупами? Правы были те, кто на Земле проклинал ее. Не трусостью, а здравомыслием обладали те, кто опасались ее близкого присутствия. Если звезды излучают свет, нормальные планеты во вселенной этот свет отражают, то Флинтронна излучала гибель и отражала лишь галактическую пустоту…

Буквально на следующие сутки Айранту пришла в голову неплохая мысль:

– Наш доблестный капитан! Разрешите обратиться! — он вытянулся как струна и отдал честь.

Кьюнг лениво повел бровями.

– Хватит паясничать, говори чего надо.

– У меня появилась идея повнимательней изучить тот нож, которым убили Линда. Конечно, нормальные преступники перестали оставлять отпечатки пальцев еще в веке девятнадцатом. Тогда, кажется, орудовал знаменитый детектив Шерлок Холмс. Но все же…

– Займись этим… А что касается Шерлока Холмса, то, по мнению большинства современных историков, это просто литературный персонаж. Конан Дойль — вот кто был настоящим сыщиком в то время.

Какая, впрочем, разница. В происходящем на Флинтронне ни тот, ни другой все равно не смогли бы разобраться, будь они оба здесь. Айрант тихо ретировался, но уже через пару минут вернулся — взъерошенный и крайне возбужденный. Его распахнутые глаза казались выпуклыми линзами, глаза сверкали то ли от страха, то ли от очередного бешенства. И, как бывает в подобных случаях, огненно-рыжая шевелюра готова была вот-вот воспламениться. В руке он держал окровавленный складник.