Александр Громов - Мягкая посадка Страница 52

— Нет, — ответил я. — Считайте, что это личный интерес.

— Я могу об этом перемолчать?

— Лучше бы вам ответить, — сказал я. — И перестаньте коверкать русский язык, вы же не англичанин. Вы не представляете опасности, я это понял. Но есть люди, которые не любят непонятного.

— А вы любите? — спросил он.

— Терплю. Но мое терпение на исходе. Я надеюсь, вы понимаете, что бывает с людьми, когда у них терпение на исходе?

— Они делают глупости, — сказал Бойль.

— Правильно.

— Нет, нет, — быстро сказал Бойль. — Не надо делать глупостей. Вы ошибочно думаете, уверяю. Никакого вмешательства, только наука. Исследования, не способные повредить. Никакой опасности для вас.

— Для меня лично?

— Для вас. И для других. Для всех на вашей Земле.

— Что? — переспросил я.

Бойль медленно потер ладонью морщины на лбу.

— Да. Вы поняли. На вашей Земле, Сергей.

Так.

Наверное, мне полагалось бы опешить. Я не опешил. Я ждал чего-либо подобного. Если после такого признания, сделанного всерьез (а я был уверен, что это именно признание, точнее, начало признания), человек не чувствует, что из него делают идиота, то это у человека сугубо профессиональное. Вычислить было нетрудно, я сделал это еще в госпитале в качестве логического упражнения, но куда труднее было поверить… Невероятные объяснения надо искать только тогда, когда не проходят объяснения вероятные, — если человек принял эту аксиому, он нормален. Я был нормален. А Святослав Меррилл Бойль — не Святослав, не Меррилл и не Бойль — уже говорил, он давал мне первое и единственное из невероятных объяснений, его прорвало взахлеб, так его никогда еще не прорывало, и он говорил, говорил, нимало не интересуясь тем, верю я ему или нет, он говорил невозможные, дикие вещи о другой Земле и другом человечестве, он был смешон и велик одновременно, его невозможно было остановить, и я не хотел его останавливать…

Два Солнца. Очень похожих.

Две Земли. Тоже очень похожие.

Два человечества. Одного корня.

Два? Или больше?

Пока неизвестно.

Не очень давно, каких-нибудь девять-десять тысячелетий назад в историю человечества были внесены распараллеливающие изменения: небольшая, но представительная выборка биологического вида хомо сапиенс была переселена на другую планету. Так на Земле-два из приблизительно пятидесяти-ста тысяч переселенных индивидов возникло и продолжило развитие человечества-один человечество-два. Своеобразие природных условий новой планеты определило отклонения в направлении и скорости этого развития, на особенностях которого сейчас нет причин подробно останавливаться, главный же смысл настоящего момента состоит в том, что впервые со времен Великого Разделения технические возможности человечества-два позволили ему совершить первое посещение человечества-один ради его изучения и рассмотрения вопроса о целесообразности возможного контакта в будущем, каковое посещение близится к успешному концу, так что, вы должны нас понять, мы просим, мы даже очень просим вас считать сообщенные вам сведения конфиденциальными…

— А это что? — спросил я, постучав пальцами по «Новому подходу к изучению миграций», торчащему из проектора, и, не удержавшись, хмыкнул. — Поиск корней?

Самое интересное, что глаза старика загорелись, а механическая шкатулка была пущена вновь:

— Существует несколько гипотез о причинах Великого Разделения, в настоящий момент я проверяю наиболее безумную…

И прочее, и прочее, и прочее. Почти Бернс. Прочего было много. Закусив губу, я слушал молча, почти не перебивая. И прочее, и все такое прочее… Теперь уже точно Бернс и Маршак.

И два человечества.

Нельзя сказать, чтобы даже теперь я безоглядно поверил Бойлю. Нельзя сказать, чтобы я не поверил ни одному его слову. А только не был он сумасшедшим, это я вам точно говорю. Скорее я подумал бы такое о себе — с психикой агентов, имеющих не по чину резвое воображение, случаются любопытные вещи. Разгадка не разгадка, объяснение не объяснение, но что-то от рабочей гипотезы, за неимением лучшей, во всем этом присутствовало, и такая гипотеза меня не вдохновляла. Такая гипотеза била наотмашь. В памяти с перископной глубины суетливо всплыло и закачалось: «Нам нужно наше отражение. Мы не знаем, что делать с другими мирами…» Н-да… Вот оно — отражение. Мы и с нашим-то миром не знаем, что делать. Зачем мы им? Чем, ну чем мы можем их заинтересовать? Своих братьев по разуму и генокоду, если Бойль не врет. Ведь не нашей же технологией… Чем еще? Техникой организованного истребления людей? Вряд ли это им нужно, если только у них не те же проблемы, что у нас. Тогда чем? В альтруизм человечества-два что-то не верится. В добровольный альтруизм человечества, какой бы номер оно ни носило, не верится вообще. Получается, что мы можем заинтересовать их только сами собой как объектом наблюдения, как объектом научного интереса Бойля и ему подобных — кстати, сколько их среди нас всего? — вот только человек так устроен, что быть ему под взглядом всегда унизительно, а иногда, в иные моменты истории, не просто унизительно, а стыдно, невозможно стыдно…

Показать ему весь наш стыд… Да ведь он его уже видел.

Бойль кончил говорить. Струйка пота, сорвавшись с его лба, пошла чертить извилистое русло. Теперь он ждал, что скажу ему я. Я не сказал — не мог. Наверное, следовало произнести что-нибудь приличествующее случаю, а я пробормотал два, всего два жалких слова:

— Нашли время…

Вертолет полз в низких облаках. Каша со всех сторон обзора была основательная, плотная, без всяких легкомысленных тучек-странников и прочих неорганизованных обрывков, без цепи жемчужной и степи лазурной. Казалось, мы висели на месте, и только щекотная вибрация пола выдавала полет, дробились об остекление снежные заряды да еще свистела над головой турбина, всасывая воздух и снег, и с надтреснутым низким гулом вращался несущий винт. Вертолет был маленький, созданный в забытые времена — скромная муниципальная машина для десантирования в городских условиях мелких групп, легкая, очень маневренная, без изобилия навесных излишеств, но с прекрасными возможностями локации по земле и воздуху. Сейчас экран панорамного локатора по воздуху отражал отсутствие в последнем постороннего металла, зато экран локатора по земле, наполовину скрытый спиной пилота, рисовал красивую трехмерную картинку: вот он проспект — даже уцелевшие по обочинам скелеты деревьев получились вполне прилично, — вот прилегающие улицы и эстакада надземки, а вот виден бывший гипнотеатр с просевшей от снега крышей, далее давно разграбленный супермаркет, а за ним вот-вот покажется то, что нам нужно, тот самый дом со знаменитым на всю Москву винным баром «Истина» на первом этаже — чудесное было местечко, но Дарье почему-то не нравилось и последний год я туда не ходил…