Андрей Попов - Обманутые сумасшествием Страница 52

Кьюнг, Айрант и Фабиан спустились вниз, в рабочее отделение, где располагались тахионные и фотонные двигатели — мощные устрашающие агрегаты похожие на гигантские глиняные кувшины, опрокинутые вверх дном. Все трое держали перед собой пистолеты и обшаривали ими каждый закоулок царства высоких энергий. Перед взором маячили приводные трубы, генераторы, вакуумные баки с антивеществом: серые угрюмые краски механического бытия. Здесь не было жизни, не было звуков и запахов ей присущих, похоже не было и предполагаемого убийцы. Далее поиски перекинулись в грузовой отсек. Покойники пока не входили в число подозреваемых, но всех их пришлось переворошить, дабы убедиться — убийца не примостился к их молчаливой компании или не лег просто отдохнуть на стеллажах, утомившись тяжелой работы грозного супостата.

Пусто и глухо…

Потом перевернули все каюты, множество отсеков, где хранилось всякое вспомогательное барахло. Кьюнг от перенапряжения весь вспотел, и через мутный взор он видел только собственную вытянутую руку, плазмопистолет и меняющиеся 3D локации, как в шутерах от первого лица. Часов через пять вся внутренность «Гермеса» была исследована вдоль и поперек. И никаких следов присутствия чужака. Фастер к тому времени уже вставил в дверь переходной камеры замок с замысловатым кодом: 904602541398. Цифры сочинил сам, но они ровным счетом ничего не значили — абстракция из мира алгебры, не более. Код должен был каждый держать только у себя в памяти.

Когда эта муторная работа была завершена, все четверо собрались для подведения итогов в таверне — излюбленном месте тусовок. И, так как им часто и подолгу приходилось здесь бывать, то все вокруг (шум виртуального моря, вымышленные посетители столь же вымышленного ресторана, далекий крик чаек, каждый рисунок на стене и даже незначительный узор этого рисунка) — все это отпечаталось в памяти и сделалось назойливым для взора. Помнится, еще на Земле, когда они впервые попали внутрь звездолета, то охали и ахали от восторга с раскрытыми ртами и широко распахнутыми глазами. Тогда хотелось хоть на веки поселиться в этом «райском» уголке. Сейчас же, когда от райских «наслаждений» стало уже подташнивать, на все вокруг стали смотреть с равнодушием или даже раздражением.

Кьюнг поднял руку вверх, привлекая внимание к своей незаурядной персоне:

– На данный момент я могу сказать определенно: кроме нас троих и Фабиана на «Гермесе» никого нет. Код к замку знаем только мы трое, даже наш преданный компьютерный друг не посвящен в эту великую тайну. Проникать на звездолет, а также покидать его он будет с одним из нас. Иными словами, здесь мы в полной изоляции и, надеюсь, в безопасности…

– Если только души умерших не проникнут к нам сквозь стены и не устроят здесь Варфоломееву ночь, — флегматично, почти зевая, вставил Айрант.

– Если мы не будем гневить их своим пустословием, они этого не сделают! — парировал Кьюнг и продолжал начатую тему: — Я не думаю, что наш загадочный убийца вооружен огнестрельным оружием, иначе бы он не прибегал к таким архаичным методам своей деятельности.

– А вдруг он работает исключительно ради искусства? — вновь вставил Айрант. — Только вслушайтесь как звучит: убийство не ради убийства, а ради красоты и изящества его исполнения! Окровавленные ножи, свечение на могилах, медленное доведение жертвы до сердечного приступа… это ведь так романтично! Так изысканно! Так душещипательно! — бортмех снова сделал вид, что прослезился от нахлынувших чувств. — Служба киллера опасна и трудна, и на первый взгляд как будто не видна…

Капитан уже утомился комментировать реплики этого недоумка, и он, совершенно проигнорировав только что услышанное, громко сказал:

– Тем не менее, поодиночке работать нам больше нельзя. Я объединяюсь с Фастером, Айрант остается в паре с Фабианом, раз уж они такие друзья. Пистолеты должны быть в любой момент наготове, связь — тоже. Есть одно слово, которое я не поленюсь повторить три раза: бдительность, бдительность и еще раз БДИТЕЛЬНОСТЬ… Иначе не видать нам больше родной Земли, как своих… — капитан хотел сказать банальное «ушей», потом для красоты слога попытался заменить чем-нибудь другим: глазниц? ключиц? ягодиц? Но так и промолчал.

Молчание это породило новые противоречивые мысли и новые сомнения. Фастер задумчиво вздохнул, затем произнес:

– Во всей этой версии какой-то бессмысленный сумбур. Выходит, «Астория» приземлилась на эту планету, один из них по непонятной причине сошел с ума, остальные его оставили здесь, снабдив едой и кислородом, а сами куда-то улетели, даже не послав на Землю сигнала — скрылись в неизвестном направлении… Так, что ли?

– Более увлекательного сюжета мы пока не выдумали. Но похоже они здесь двинулись все по очереди, — сказал Кьюнг первое, что пришло в голову.

Давно замечено: над детективными историями интересно размышлять в качестве постороннего наблюдателя, доставляет также удовольствие читать о них романы, но самим являться участниками обагренных кровью событий, поверьте, тошно до омерзительности. Реальная ситуация куда более гнетущая, более жестокая и менее романтичная, в ней заранее не запланирован красивый финал, она насыщена привычной грубостью и пошлостью, а главное — реальными страхами.

– У меня имеется предложение, — вдруг произнес Айрант, да так респектабельно, словно находился на собрании акционеров, и даже поднял руку.

– Валяй.

– Устроим оставшимся пассажирам братскую могилу. Прямо завтра выроем большой котлован, поскидаем туда всех, а послезавтра летим на Землю или куда-нибудь ко всем чертям, только бы убраться побыстрей из этой вонючей дыры! Теперь ставим вопрос на голосование…

– Так, хватит!

Капитан, казалось, знавший своего буйного коллегу насквозь, так и не мог сейчас сообразить: говорит ли он всерьез или играет привычную для себя роль придворного шута. Поэтому ответил также уклончиво:

– Когда вернемся домой, я обязательно выдвину это предложение на обсуждение Умным Людям и твоему любимому дядюшке Стробстону. Идея братских захоронений наверняка вызовет у него слезу. А теперь мы должны выполнять именно ту задачу, которую перед нами поставили! Всем ясно?!

Слава великому Брахме: хоть в каком-то вопросе присутствовала ясность и недвусмысленность.

Снова сутки за сутками потянулось время изнуряющего каторжного труда. Снова трупы и могилы, могилы и трупы (разнообразие, увы, небогатое) — мрачные жильцы и их мрачные жилища. И вокруг только холод галактической пустоты. Мир, где нет ни радости, ни печали. Общество, в котором отсутствует иерархия и классовое неравенство. Идеальное согласие. Идеальный покой. Даже трудно предположить, что где-то еще существует мир шума и суеты — бессмысленной, бесполезной, все равно оканчивающейся этим угрюмым полубытием. Нет, человек не умирает, для него просто останавливается время — ломаются некие внутренние часы, что на протяжении многих лет секунда за секундой, удар за ударом отсчитывали нечто так и не познанное, именуемое жизнью. А после начинается медленное погружение в первозданный хаос…