Одержизнь - Анна Семироль Страница 53

Спальник хранит запах Жиля. Уютный, ещё детский, тот, что лучше всего ощущается между шеей и щекой и остаётся на запястьях после объятий. Тот, который она год носила в памяти и вспоминала каждое утро, когда кошмар отступал.

Девушка ложится на живот, утыкается в стёганую тёплую ткань лицом. Представляет себе узкую мальчишкину ладонь, поглаживающую её по спине. Несколько раз за ночь она просыпалась, вздрагивая, – и он тут же гладил её, дышал теплом.

– Жиль? – окликает она негромко и замирает в ожидании.

Секунды бегут, но ответа нет. Акеми вздыхает, открывает глаза и садится, придерживая спальник у груди. Оглядывается по сторонам. Вот скамейки, на которых они спали этой ночью. Но никого нет. Свёрнутые спальные мешки сложены на тележке. Акеми охватывает страх. Она сдёргивает со спинки скамьи свою рубаху, надевает через голову, выбирается из спальника и бежит к выходу из вокзала.

– Жиль! – зовёт она. – Амелия! Где вы?

– А, проснулась, – слышит она насмешливый голос Сорси.

– Доброе утро, – бормочет Акеми, щурясь от яркого солнца.

– Доброе?! Было бы доброе, если бы ты, кошка драная, жопу в спальнике не грела дольше всех!

Опешив, японка таращится на Сорси. Никогда прежде она не видела её такой злющей.

– А где все?

– Все уже поели и сейчас вещи грузят на дрезины. Жри давай, что осталось, ехать надо!

Акеми опасливо проходит к бортику фонтана, берёт миску с остатками вчерашнего ужина. В этот момент Сорси поднимает ведро с водой и с разворота обливает японку.

– Ты что? – задохнувшись, вскрикивает Акеми.

– А, не заметила тебя. Хотя так тебе и надо, – кривит губы рыжая. – Чище будешь. Слишком от тебя блудливой кошкой разит.

Запах хлора ударяет в нос, желудок сводит мучительной резью. Акеми успевает отставить миску в сторону, перегибается через каменный, выщербленный ветрами край. Подавляет рвотный позыв, переводит дыхание. Сорси раздражённо смотрит на неё, поправляет рукав блузки, сползший с татуированного плеча, пинает ведро.

– Штаны надень, бл… Так, не ругаться. Выпустила пар – хватит.

Рыжая швыряет миски в ведро, идёт с ним к вокзалу. И натыкается на Ксавье Ланглу, стоящего в тени арки.

– Сорси, что у вас произошло? – спрашивает он таким тоном, что рыжей хочется сжаться и незаметно прошмыгнуть мимо.

– Акеми споткнулась об ведро, упала, да ещё и облилась, – выпаливает она и почти бегом исчезает под сводами вокзала.

Ксавье Ланглу спешит к стоящей на коленях японке:

– Акеми, что такое? Жиля позвать?

С рубашки капает вода. В глазах стоят злые слёзы. Девушка встаёт, отряхивает каменную крошку и пыль с ладоней и колен.

– Всё хорошо, отец Ксавье. Не стоит волноваться. Я спросонья неуклюжая.

Голос мерзко дрожит, делая ложь ярче, яснее. Акеми окончательно теряет самообладание, утыкается лицом в ладони, трясёт головой. Священник стоит перед ней, не решаясь хоть как-то утешить.

– Я в порядке… в порядке, – всхлипывает она еле слышно. – Сейчас… Мы так, чуть-чуть повздорили.

– Точно «чуть-чуть»? – настойчиво переспрашивает он.

– Да. Характер у неё… вот и цепляется. Не беспокойтесь.

– Ты успела поесть?

Она кивает. Опускает руки. Смотрит на Ксавье спокойно – как всегда. Только глаза затравленные, покрасневшие.

– Я быстро оденусь и прибегу. Только миску вот помыть нечем.

– Остановимся где-нибудь у ручья или реки и вымоем. Давай, торопись, все ждут.

Акеми подхватывает миску, бежит к своей скамье, сворачивает наспех спальник, вытягивает из кармана куртки гребень, быстро расчёсывает волосы, собирает их в пучок, закрепляет заколкой. Надеть штаны, накинуть штормовку, чтобы никто не заметил мокрую рубаху, и зашнуровать ботинки – минута, и вот девушка уже подбегает к ожидающей на платформе группе. Увидев её, Жиль радостно машет, улыбается:

– Привет, сэмпай! Мы с Амелией решили дать тебе поспать. Скорее садись!

Амелия тут же лезет обниматься, тараторит без умолку:

– Мне дали повертеть ручку, которая переводит стрелки в часах поезда, вот! Я часы не видела, и стрелка странная, как если пальчик на руке вот так отодвинуть. А ещё мы погуляли, и мне разрешили пописать среди улицы! Акеми, мы ходили туда, куда гуляли с тобой вчера! Там домики разрушенные, но всё равно красивые, я хочу такие в Азиле построить! А я прочитала, что написано на табличке на доме! Там написано «Бульвар Талабо», вот! А ещё была табличка «Улица Серви». Что такое «Серви»? Акеми, а мне месье Фортен не даёт очки! Даже померять! Он жадный, вот! А у Жиля в сумке есть подарок для тебя, правда, Жиль?

Мальчишка хитро усмехается, просит Акеми закрыть глаза. Она слушается, жмурится.

– Трогаемся! – кричит с первой дрезины Гайтан.

– Отец Ксавье, ещё секунду! – умоляет Жиль, копаясь в своей котомке.

– Не торопись, сынок. Им всё равно надо разогнаться и отъехать, – успокаивает его священник. – Амелия, давай пока ты пересядешь ко мне.

Девочка сползает с коленей Акеми, а через мгновенье Жиль касается ладони японки чем-то прохладным, знакомым на ощупь, округлым.

– Смотри.

В руках Акеми чашка. Жёлтая керамическая чашка, каждую трещинку на которой девушка помнит с детства. Акеми коротко ахает, стискивает чашку в ладонях. Радость накрывает её с головой – как большая, подсвеченная солнцем морская волна в жаркий день. Задыхаясь от внезапного счастья, девушка обнимает Жиля, осыпает его поцелуями:

– Мой хороший… спасибо! Спасибо!!! Где же ты нашёл её? Я думала, она сгорела вместе с домом… Это самое дорогое… Это память о маме…

– Я… ой, сэмпа-ай! Душишь же! – хохочет Жиль. – Эй-эй, чашку держи крепче!

– Поехали-и-ии! – пищит Амелия и налегает на рычаг.

И снова дрезины плывут среди моря трав. Руины мёртвых домов сменяются лугами и холмами, от запахов цветов кружится голова. На втором часу пути на горизонте встают горные хребты.

– Что это? – пугается Акеми. – Земля вздыбилась! Маа![7]

– О-ой! – удивлённо выдыхает Амелия, и глаза у неё становятся круглыми, как у котят.

Ксавье оборачивается через плечо, всматривается в даль. Горы Центрального массива, невысокие, покрытые зеленью, напоминают ему волны. Да, он когда-то разглядывал их на старых фотографиях и картинах в музее Азиля, но одно – смотреть картинки, и совсем другое – видеть своими глазами.

– Это горы, Акеми. Старые горы. Они из камня. Это как морщины на лице старухи-Земли, – спокойно объясняет он девушке. – Если я правильно помню географию, Центральный массив – далеко не самые высокие горы Франции.

– Я тоже никогда такого не видел, – признаётся Жиль. – Нам придётся как-то передвигаться по ним?

– Нет. Дорога идёт между ними. Мы едем вдоль Роны, она протекает в низине.

– Это та река, которую мы переезжали и под нами страшно гремел мост? – уточняет