Дом железных воронов - Оливия Вильденштейн Страница 54

– Я тоже всегда буду помнить сегодняшний день.

Я молча благодарю Нонну за тот ужасный тоник, который она заставила меня выпить. Возможно, когда-нибудь я захочу детей от Данте, но этот день далеко в будущем.

Он целует изгиб моего подбородка, затем выходит из меня и шагает к раковине. Пока он моется, его взгляд скользит по моему телу, останавливаясь на простынях, пристающих к моей спине.

Я смотрю вниз, и хотя и ожидаю увидеть красное пятно, все же прикусываю губу, заметив, что запачкала его чистые простыни. Я собираюсь извиниться, когда на его лице появляется выражение гордости. Сибилла предупреждала, что некоторые мужчины считают большой честью лишить женщину девственности. Не уверена почему, но если Данте доволен, то и я тоже.

Однако, пока я сижу, в голове звучит предупреждение Нонны не оставлять следов своей крови. Я хватаю простыню и плотно оборачиваю ее вокруг тела, прежде чем встать. К счастью, кровь не просочилась глубже первого слоя белого хлопка.

Пока мой возлюбленный натягивает штаны, я неторопливо подхожу к раковине и смачиваю уголок простыни, чтобы вытереть внутреннюю сторону бедер, а затем скатываю ее.

Прежде чем я успеваю бросить ее в раковину, Данте кладет руку мне на предплечье.

– Оставь это, Фэл. Я позабочусь обо всем.

Вот только я не могу оставить это так. Даже если у Данте нет плохих намерений, у кого-то из его подчиненных они могут быть. Прежде чем он успевает остановить меня, я погружаю испачканное белье в воду. Губы Данте сжимаются, но он не отчитывает меня за пренебрежение его указаниями.

Я поднимаю с пола свои панталоны и натягиваю их на ноги, затем поднимаю платье. Он помогает мне с пуговицами, наблюдая за мной с тревожным напряжением.

Я тру щеку, переживая, не засохла ли там слюна или другая жидкость, но не чувствую ничего подозрительного под кончиками пальцев.

– Что такое?

– Я просто думал, как сильно буду скучать по тебе.

Пьянящий трепет пробегает по моему позвоночнику.

– Тогда пригласи меня во дворец.

Мы не только смогли бы проводить время вместе, но и я оказалась бы ближе к трофейному залу с вороном. Беспроигрышный вариант.

Судя по его виду, он обдумывает возможнось, но когда он касается моей щеки и вздыхает, я понимаю, что придется найти какой-то другой путь на остров.

– Ты бы слишком отвлекала.

Это ли причина или он беспокоится о моих истинных мотивах?

Он наклоняется и нежно целует меня, затем отпускает мою руку, чтобы открыть тент своей палатки.

– Гастон, приведи Габриэле. Я хочу, чтобы он проводил синьорину Росси домой.

– Мне не нужно сопровождение, Данте. Просто лодка.

– Ты получишь и то, и другое.

Я вздыхаю.

Габриэле, должно быть, не поставили в известность, потому что его глаза расширяются, когда он входит в палатку.

– Фэллон, – говорит он вместо приветствия.

Расставание с Данте мучительно, хотя и необходимо, потому что мне нужно закончить охоту за сокровищами, а ему нужно попрактиковаться в управлении королевством, которое скоро станет его.

Нашим.

Когда я выхожу из палатки, то вижу командора. Он стоит на другой стороне мощеной дороги, сцепив руки за напряженной спиной и прищурив глаза, устремленные на меня. Неприязнь стекает с него, как моя кровь с простыней Данте.

О, как этот мужчина ненавидит меня. Особенно после того, как ему не удалось бросить меня в Марелюче и посмотреть, как я тону. Мне придется действовать особенно осторожно, потому что я чувствую: он будет следить за каждым моим шагом, ожидая возвращения своего повелителя.

Глава 34

Громкие хриплые рыдания эхом отдаются от расписанных фресками стен нашего дома, отвлекая меня от тупой боли, пульсирующей между бедрами. Я узнаю мамины крики и бегу вверх по лестнице, сердце колотится о ребра в страхе перед тем, что я увижу.

Если ворон вонзит свои когти в Нонну.

Если…

Когда я переступаю порог спальни, то вижу бабушку – она присела на корточки рядом с маминым креслом-качалкой.

– Послушай, Агриппина. Она вернулась. И в безопасности. Наша Гокколина в порядке.

Я опускаюсь на колени перед креслом мамы и беру ее руки в свои, ощупывая каждый миллиметр кожи в поисках кровоточащей раны.

– Мама, я здесь. Посмотри на меня. Я здесь. И я в порядке.

– Фэллон. Уходить. Фэллон. Уходить. Фэллон.

Это наблюдение или предупреждение? Она думала, что я ушла, или она говорит мне уйти?

– Я прямо здесь, мама.

Она качает головой, медные волны волос рассыпаются по сгорбленным веснушчатым плечам.

– Фэллон уходить.

– Я это сделала, но я вернулась.

– Уходить. Уходить. Уходить. – Тревога в ее голосе в сочетании с пристальным блеском в ее голубых глазах выбивает воздух из моих легких.

– Ты хочешь сказать, что мне нужно уйти, мама? – шепчу я, хотя вряд ли Нонна пропустит мои слова мимо ушей. Она стоит рядом, изумрудные глаза сверкают от беспокойства.

Мама перестает качать головой, но только чтобы начать кивать.

Я в замешательстве смотрю на Нонну.

– Как долго она была в таком состоянии?

– Когда я вернулась домой с рынка, то нашла ее стоящей на коленях и колотящей в свою дверь. Она доползла до нее. Слава Котлу, что дверь была закрыта.

Закрыла ли я ее перед уходом? Я помню, как проверила ее и увидела, что мама спит, но больше ничего. Я слишком запаниковала из-за птицы и «ареста».

Что, если она сама закрыла дверь, потому что испугалась птицы в моей спальне? Что, если птица дематериализовалась и прошла сквозь стену, разделяющую наши спальни? Что, если она исчезла?

Мурашки пробегают по ключицам и стекают вниз по груди.

– Что такое?

Я моргаю, отводя взгляд от стены.

– Ч-что?

– Ты раскраснелась.

Я обхватываю себя руками, моя ладонь липкая.

– У меня был трудный день.

Нонна прижимает к губам мамы кружку рябинового настоя. Мать качает головой.

– Bibbina mia, тебе нужно выпить.

Не думаю, что когда-либо слышала, как бабушка называла маму своей малышкой, и это пронзает мое сердце болью. Как, должно быть, опустошительно для матери быть бессильной перед разрушением своего ребенка.

Наконец мама перестает раскачиваться, перестает повторять слово – «уходить». Она смотрит на свою мать и приоткрывает рот. Нонна помогает ей выпить кислый ягодный чай и проводит пальцами по ее подбородку, чтобы поймать стекающие капельки.

Как будто по волшебству, настой успокаивает маму и заставляет ее веки отяжелеть. Ее ресницы,