Джек Скиллингстед - «Если», 2008 № 10 Страница 54

Как страшно, когда снятся кошмары, и никого нет рядом.

Тина так ни разу и не пришла меня навестить, что было довольно странно. Я тоже ей не звонил. Черт возьми, я лежал в больнице и не обязан был звонить кому-то в поисках сочувствия. Я провел там почти две недели, которые показались мне вечностью, особенно когда каждый день приходилось на завтрак есть такую гадость, как медовые кукурузные хлопья, а на ужин — черствые гамбургеры с соевым мясом. И весь день напролет тянулся мучительный телемарафон английской мыльной оперы.

Наконец врачи сняли повязки и показали мне мое новое туловище. Во всяком случае, паразитические ручки исчезли, это точно. Зашивая разрезы, хирурги постарались на славу, и когда заживут рубцы, ничего и заметно не будет. Так странно было трогать шрамы в том месте, где раньше росли мои скрюченные ручонки. Ощущение я испытывал двойственное, ведь они были привычной частью меня самого. Прикосновения к швам причиняли боль, словно меня не вылечили, а, наоборот, ранили. Зато теперь грудная клетка у меня стала ровной, как у всех нормальных людей, и от этого я ощущал себя так, как никогда раньше… Человеком.

Я испытывал эйфорию, все мои страхи улетучились, и я пытался представить, что сказали бы мои родители, если бы могли меня видеть. Мне нравилось думать, что им было бы приятно видеть сына нормальным человеком, даже если это означает, что мне никогда уже не оправдать их надежд и не стать суперхирургом.

Прошло почти три недели, прежде чем я смог вернуться на работу. Я перегулял отпущенный мне отпуск и теперь задолжал компании несколько рабочих дней. Если я перевыполню свой план, то смогу отработать это время. Было приятно вновь очутиться в офисе — наверное, Тина чувствовала себя так же, когда избавилась от своего нароста. Я даже казался себе выше ростом. Пройдя мимо ячейки Кейтлин, я сразу, как ни в чем не бывало, уселся за свой стол. Мне не хотелось хвастаться, хотелось, чтобы люди сами заметили произошедшую во мне перемену. Я сел и занялся какими-то делами. Где-то в середине утра грудная клетка начала болеть. Такой боли не возникало вот уже несколько дней.

От Тины писем не поступало. В обеденный перерыв я поднялся наверх, чтобы хотя бы пройти мимо ее кабинета. Ее там не оказалось. Я не хотел спрашивать о ней, но когда наткнулся на еще одного сослуживца, которого повысили и перевели на этот этаж, все-таки осведомился. Оказалось, Тина взяла небольшой отпуск, но на работу потом так и не вышла.

Это было настолько серьезно, что я убедил коллег позвонить копам. В ее квартире полиция никого не нашла. Все указывало на внезапный отъезд. Ее машина исчезла, а со счета в банке недавно сняли крупную сумму, что тоже походило на приготовления к путешествию.

Я почувствовал себя брошенным — и это как раз тогда, когда у нас все так хорошо могло сложиться. Грудную клетку ломило все чаще, и по мере того, как заживали два широких шрама пониже ключицы, под ними что-то набухало.

Мне все время снились кошмары о том, как призраки отрезанных конечностей пытаются меня удавить. Я просыпался, а грудь болела все сильнее. Пару раз я звонил в больницу, но доктор сказал, что на стадии заживления боль — это нормально, а сны рано или поздно пройдут. Еще он сказал, что зуд в ампутированных конечностях — тоже нормально, однако ничего подобного я не испытывал.

Прошла еще неделя, и я уже начал по-настоящему тревожиться за Тину. Вот тогда-то от нее и пришло письмо.

Джимми — надеюсь, ты в норме. Прости, что уехала, пока ты в больнице, но мне надо было куда-нибудь свалить. Я тебе сделала одну очень плохую вещь и теперь жалею. Это я виновата, но больше всего наша контора. Ты можешь у них отсудить триллион долларов. Я серьезно, ты можешь разорить этих падонков за каннибаллонизм. Они все знали, и Одно Дерево тоже был на верной реке. Проверочный сигнал был: стану я или нет, и мне стыдно, что я это сделала.

Письмо отправили без обратного адреса и подписи, но послать его могла только Тина. Вот так: и руки мои пропали, и она. Проклятье! Что ж такое происходит? Как бы то ни было, я должен что-то предпринять. Нанять адвоката — неплохая мысль, но сперва нужно посоветоваться с человеком, которому я доверял.

Государственная исправительная система встретила меня железными решетками.

— Так-так-так, — пробормотал отец Тины, взирая на меня сквозь плексиглас.

— Да, — сказал я, все еще самоуверенно. — Я их отрезал.

— Вот и славно.

— Тина тоже отрезала свой нарост.

— Ну и как она теперь выглядит?

— Великолепно.

Отец Тины не знал, что она пропала, поэтому мне пришлось ему рассказать. Я передал ему копию ее письма и наблюдал за его лицом, пока он читал. Он предположил, что Тина отправилась на поиски матери. В этом был хоть какой-то смысл, особенно если я не ошибся по поводу ее возросшей самооценки. Что касается того, где сейчас может находиться мать Тины, Тайлер не имел представления. Мы израсходовали все отпущенное для свиданий время и договорились встретиться еще раз. Поскольку Тайлер сидел в тюрьме для хакеров, доступа к компьютеру у него не было, так что по «мылу» мы переписываться не могли. Телефон здесь имелся, но он прослушивался, и мы решили просто встретиться лично.

К концу нашего третьего свидания Тайлер просунул сквозь щель в окошке запечатанный конверт. Правилами это дозволялось. Я взял конверт, и он сделал мне знак, чтобы я пока не открывал его.

— Ты человек религиозный? — спросил он.

— Ну так, слегка.

— Я тоже. — И он подмигнул.

— Тина пропала, — сообщил я Свами, когда зашел в его кабинет. — Думаю, она скрывается от преследований компании. И это как-то связано со мной. Мне нужна твоя помощь, чтобы взломать «Гению» и попытаться выяснить, что к чему.

Я ввел Свами в курс дела и показал Тинино послание. Он сочувственно покивал.

— Все равно помочь я тебе не могу, — сказал он, — потому что не представляю, как можно взломать местные компьютеры. Я не настолько крут.

— А если попросить помочь того, кто Может это сделать?

И я рассказал ему об отце Тины и его репутации матерого хакера.

Свами переварил эту информацию и посмотрел на меня снизу, со своего инвалидного кресла.

— Может быть, — сказал он. — Но одно условие.

— Какое?

— Если мы прорвемся, ты поможешь мне создать объект для праматери «травки».

Это было логично. Задумавшись, я уставился на один из древесных постеров Свами.

— Слушай, — сказал я, — а тебе нравится новая песня группы «Got 2 В Shvat»?

— Кого?

— Ну, знаешь, новая группа в стиле хасид-рок? У них еще в клипе такое здоровенное дерево. Шват — это же какой-то еврейский праздник деревьев, да?