Наталья Баранова - Игры с судьбой. Книга первая Страница 54

Режет смех слух. Пытайся, не пытайся — не вырваться! И каждая попытка отвоевать толику свободы — бессмысленна. Но разве ж может смириться душа? Разве ж…?

И лучше зубами перегрызть собственные вены, нежели вот так, словно тюк быть доставленным к подножию трона! И выдохом, на предельном напряжении сил:

— Будь ты проклят! Сволочь!

И сдавленным всхлипом удивленное «а»…

Иванна! Стоит, едва держась на ногах. А в глазах искорки запредельной злобы. И у ног ее — темным кулем обмякшее тело. В руке — нож. Его собственный нож, позабытый в мансарде. Упав на колени, упрямо режет неподатливую сетку, кромсает путы, словно б и не замечая, что стоит в луже крови. Не до этого.

— Пойдем отсюда, Дагги! Кто знает, может еще какой стервятник явится. Давай отсюда!

— Ты права девочка…

Но прежде, чем уйти нагнулся, из остывающих пальцев забрав трофеи, проверив, не бьется ли черное сердце. Но точен удар у девчонки. Где только научилась убивать? Впрочем, это как раз — не тайна.

Темными переулками, шумными улочками, сквозь толчею и суматоху. Господин в хорошей одежде и девчонка, схожая с нищенкой — дерзкая, коротко стриженная стерва.

— За все благодарю тебя, Иванна! Чем могу быть полезен? Ты говори, не стесняйся.

И бьется пойманной птицей сердце, пытаясь разорвать силок. Борются вера и недоверие, и на губах соленый вкус крови. И страх, положивший лапу на грудь, не давая вздохнуть.

— Отведи меня к Стратегам, Дагги Раттера. Не рискну одна через город. Да в этом рванье! Там и расстанемся.

— Что ж, будь по-твоему, милая. Но сначала в таверну! Поднимем бокалы на брудершафт! Что б я делал без тебя, девочка моя?!

— Я долгов не люблю. Ты скажи, я с тобой расплатилась?

Играет вино в высоких бокалах. Сияет рубином, кровавым соком! На белой скатерти, и косятся на странную парочку задержавшиеся посетители скромного ресторанчика. Время — к рассвету. Пора бы и честь знать!

И летит в ответ обманное, легкомысленное:

— Вполне расплатилась. Ну и видок у тебя, дорогая! Все коленки в грязи!

Отвлеклась, посмотрела вниз. Что ж, в любой ситуации женщина остается собой. Достав капсулу, Да-Деган негромко вздохнул.

"Ты так много знаешь, девочка! Многие беды — многие печали. Так забудь….. Себя забудь и то, что случайно узнала. Не твое оно. Верни тайны назад. И… живи!"

Канула капсула в вино, растворилась в мгновение. И чернеет вино на самом дне, приобретая оттенок ночи. Густеет сок лозы, словно сворачивающаяся кровь.

— Эй, ты чего отвлеклась? За тебя!

Подняты бокалы и скрещены руки, губы приникли к хрусталю…

— За тебя, Дагги Раттера!

— Взаимно, Иванна!

И каждому свое — ему дальний путь, ей — тяжелый сон, что оторвет и закружит былое, украв память.

Мягкой шалью падает ей на плечи усталость. Тяжелеют веки, становятся сонными темно-карие, гордые глаза.

— Разморило?

— Ерунда, просто хочется спать. Пройдет….

— Пойдем, я провожу тебя… Пойдем….

Тих город, пустынен. Лишь редкие прохожие им навстречу. Замедляется шаг, словно к каждой ее ноге привязали по гире. Идет и почти спит на ходу. Ни тревоги, ни страха. Обвили его руки стройное тело. Не ведет — несет почти….

"Что ты делаешь, Дагги Раттера?".

Вон и крыльцо дома госпожи Арима.

И спит Иванна на его руках, уложив голову на плечо. Спит безмятежно, теряя себя. Спит, не зная, что утром начнет всю жизнь с чистого листа. Украдена память.

"Не вспомнишь ты девочка никогда былого. Ни имени, ни как занесла нелегкая тебя на Раст-Танхам; ни Эрмэ помнить не будешь, ни Хозяина, ни меня. За помощь твою оплатил черной монетою. Прости, дорогая. Но иначе мне — нельзя"

Опустив на темный камень сонную девушку, Да-Деган постучался в дверь. Чуть коснулся чуткими пальцами непокорных прядок, даря мимолетную ласку и, надвинув на самые брови, капюшон, поспешил уйти, потерявшись в лабиринте улиц и переулочков.

23

Нет спокойствия на душе. Горечи и радости терзают разум. Не обмануть свою душу уютом, не успокоить адский огонь созерцанием пляшущих завихрений огня в камине. Где-то там, внутри свербит и гложет! Где-то там, горит, разрывая на части! Каждый вздох, каждый глоток воздуха все сильнее раздувает пламя.

— Эй, дьяволенок! Подойди сюда!

Не стоит называть имени, и так откликается крайне охотно. Подошел, встал рядом, смотрит сверху вниз. Серые глаза, словно укрытое тучами небо. Рыжий ливень волос, перехваченных надо лбом — по плечам.

— Вина, господин?

И явная и неявная в голосе — насмешка. Смеяться так и то нужно суметь.

— Не нужно вина, чертенок! Сядь рядом, поговорим.

— О чем, господин?

Проигнорирован жест, указавший на кресло рядом. И только улыбка на лице — и ядовитая и грустная, уже знакомая. Не забыть ни взгляда этого, ни улыбки.

— Сегодня идем к префекту.

— Зачем господин?

— Затем…. Выбирай — будешь рабом при мне или останешься на Раст-Танхам вольным? Есть человек, что согласен немалые деньги отдать за тебя. Нужен ему такой дьяволенок с характером. Как тебе жизнь — в пространстве, мотаясь с планеты на планету? Подойдет? Или другой доли искать станешь? Если согласен — все документы подпишем сегодня — и купчую, и вольную, и договор об усыновлении. Я, как бывший хозяин, Хаттами и Гайдуни Элхас будем свидетелями. Как тебе такой расклад?

— Что хоть за человек?

Вздохнув, прикрыть глаза. А ничего человек. Очень ничего даже. Седой и крепкий, как вековой дуб. Немногословный и надежностью веет от каждого жеста и слова. Нормальный, обычный человек. Благодаренье небесам — не вывелись еще такие. Прав Хаттами, лучше — будешь искать и то не найдешь.

— Там увидишь. Или не пойдешь? Так что, со мной на Рэну, виночерпием?

И вновь ядовитая усмешечка на губах и поклон — дерзко-низкий. Полный нарочитого почтения, но так кланяются не хозяину — его шуту.

— Нельзя мне на Рэну, господин хороший. Неровен час, отравлю. А я Таганаге обещал… клялся, что убивать не буду. Нехорошо слово нарушать.

Рассмеяться б вместе с юнцом только не до смеха. Горечь подкатывает к губам. Отплакать бы слезами всю тоску свою, всю горечь выплеснуть солью из души, но как назло — сухи глаза, воспалены, словно песку в них насыпали. Нет слез. Только трясет и лихорадит, словно ломает его болезнь, выворачивает не суставы — душу наизнанку.

Отдать. А как расстаться? Как ножом — по живому. Отдать своего — чужому. И только молиться. Как когда-то в детстве, пока еще умел молиться — духам межзвездных трасс, что б берегли они, скрывая от бед того, кто так дорог.

Сгрести б мальчишку в охапку, обнять, прижав к себе. Никому не отдать! Никому!