Станислав Родионов - Искатель. 2009. Выпуск №07 Страница 56

Они обнялись и поцеловались, сделав это так просто и буднично, как и подобает супругам. Маша опустила глаза:

— Я ужасная дура, скрытная, невыносимая…

Перебивая друг друга, они рассказали о своих приключениях сегодняшнего дня. Маша пережила несколько часов ужаса и недоумения. Сидя в самолете, она порой серьезно думала, что она Дарья и есть.

Кто ты — Маша или Даша?

Этот детский вопрос, который всегда задавали посторонние, неожиданно встал перед нею самой.

Если вспомнить всю свою жизнь… Ведь большая ее часть была неразрывно связана с Дарьей, и многие воспоминания были у них общими. В этих мысленных картинах она всегда видела себя и другую девочку. Но кто была другая и кто — она?

Добравшись до момента гибели родителей, Маша ужаснулась, ей показалось, что она сейчас сойдет с ума. Если она Дарья, то почему помнит, как в ту ночь Маша сидела в шкафу, сидела и смотрела, как мама стоит посередине комнаты на цыпочках? Воспоминание действительно было смутным, как будто не ее. Раньше она думала, что ужас, испытанный в те часы, вымел подробности из ее памяти. А что, если она не пережила это сама, а всего лишь слышала от сестры, от Маши, в то время как она сама — действительно Дарья?

Родион слушал ее рассказ, и ему становилось не по себе. И все это испытание она пережила по его вине: ведь он не поверил ей, оттолкнул от себя, заставив в одиночку бороться, отправиться в Москву…

Маша прилетела в столицу и сразу кинулась в логово колдуна. Все было расставлено на свои места: он объяснил, откуда взялись татуировки. Теперь пришел черед проверить еще одну мысль, мысль, которая посетила ее в тот момент, когда в отделении милиции, в дверном проеме показалась Дарья, вернее, та женщина, которая выдавала себя за Дарью.

— Что значит — выдавала? — перебил Родион. — И почему ты сразу не поделилась со мной своими соображениями?

— Я была не права. То, что мне пришло на ум, было совершенно диким. Мне хотелось это проверить. Помнишь, та женщина в гостинице пошла в душ? Я заглянула к ней, будто к своей сестре…

— Почему — будто?

— Потому что у нее не было никаких татуировок! Как выяснилось, в отличие от меня. И никаких следов татуировок тоже не было.

— Кто ж эта женщина, если не Дарья?

Маша развернулась и указала на памятник.

— Вот она кто, и здесь прямое доказательство. Видишь дату ее смерти? Четырнадцатое февраля.

— Валентинов день.

— И день смерти моей сестры.

Родион помолчал.

— Значит, ты притворялась, что узнала ее?

— Не перед тобой — перед ней. Мы всегда были втроем, я не могла тебе рассказать. Да и не хотела сразу, потому что ты мог изменить свое поведение и она бы что-нибудь заподозрила. Мне было трудно тогда, в гостинице. Лада же думала, что я приняла ее за свою сестру, и была спокойна.

— Зачем же она вылезла из окна?

— Да потому, что услышала, что к нам в номер вошел Буров. Его голос. Я специально его вызвала, чтобы он уличил ее.

— Но он не уличил!

— Это как раз самое странное.

— Не уличил, потому что не успел увидеть.

— Я была потрясена тогда. Он сидел за столом. Я специально положила перед ним ее вещи — браслетик, брелок, кошелек. Он даже потрогал их, чисто машинально, чтобы занять руки. И никакой реакции. Буров не узнал вещи своей жены. И тогда я решила вообще ничего тебе не рассказывать. Потому что подумала, что ошиблась. Но теперь я так не думаю.

— Из-за этого? — Родион кивнул на могильную плиту.

— Да. Теперь очевидно. Не может быть такого совпадения в датах. Я думаю, — добавила Маша, помолчав, — что нам надо поехать сейчас к Бурову. И поговорить с ним обо всем. Я не могу оставить В покое убийцу моей сестры. Если она, конечно, существует, — неуверенно закончила она.

Глава двенадцатая

Дом-Крепость

Калитку открыл незнакомый слуга. Хозяина не было дома, и сытый непроницаемый человек молча смотрел на них, собираясь захлопнуть дверь.

— Позовите тогда Митю, шофера, — ласковым голосом попросила Маша. — Мы хорошие знакомые Виктора Викторовича, вот и Митя нас знает…

Привратник молчал, закатив глаза и что-то соображая.

— Не стоять же нам на улице! — капризно заметила Маша.

— Никакого шофера Мити я не знаю, — наконец ответил слуга. — И я не могу впустить вас в дом, вы уж извините. Такие у меня указания, а я не хочу лишиться этой работы.

— Как же вы не знаете Митю? — удивилась Маша. — Вы что же, недавно здесь работаете?

— Да, недавно. Еще раз извините, я не могу больше с вами разговаривать.

И дверь перед ними захлопнулась.

— Странное дело, — сказал Родион. — Митя уволился, он шофер. А этот человек только что устроился на работу в дом, значит — на место какого-то другого слуги. Получается, что неделю или две назад Буров зачем-то заменил сразу двоих своих верных слуг.

— Давай подождем, — сказала Маша. — Дело к вечеру, хозяин вернется, и все станет ясно.

Солнце, спустившись к горизонту, сверкало за крышами поселка, играя на черепице и металле остроконечных башен. Они поднялись на небольшой холмик и сели на песок под разогретой сосной. Крепко пахло смолой, хвоей, сухой травой. Высоко в небе гудел самолет, а здесь, на самом дне мироздания, с той же силой звука жужжали насекомые. Где-то в эпицентре поселка лаяла собака.

— Люди, львы, орлы и куропатки… — задумчиво прошептала Маша, взяв с травинки божью коровку.

— Рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звезды и те, которых нельзя было видеть глазом… — продолжил Родион.

Маша посмотрела на него с благодарностью: Родион, ее внимательный муж, подражал той проработке монолога, которую, вопреки чуткому руководству Раковского, сделала она сама. Проговорила:

— Я много думала над этими словами. Не все люди — люди. Есть люди, а есть львы. Есть среди нас люди, а есть — орлы и куропатки. Такие орлы, как бизнесмен Буров. Такие куропатки, как я.

— Брось, не говори так. Я ни за что не признаю нашего поражения.

Божья коровка наконец слетела с кончика ее ногтя. Хотелось найти ответ, в голове вертелись слова пьесы, будто скрывавшие его где-то между строк. Маша продекламировала:

— Сюжет для небольшого рассказа: на берегу озера с детства живет молодая девушка… Любит озеро, как куропатка, и счастлива, и свободна, как куропатка. Но случайно пришел человек, увидел и от нечего делать погубил ее, как вот эту куропатку…

Холм, на котором они сидели, был высоким берегом ручья. Внизу поблескивала иссиня-черная вода. Маша вспомнила обрыв над Уралом, таинственный свет и лунный дождь. Ручей и холм сейчас выглядели карикатурой на то далекое величие.