Андрей Дашков - СУПЕРАНИМАЛ (Сборник) Страница 56

Последний штурм был ужасен. Звери влезали друг на друга и безжалостно рвали когтями тех, кто оказался внизу; сквозь срез норы с трудом протискивался поршень из окровавленных и раздавленных тел, судорожно скребущих лап, оскаленных пастей – и надвигался на нас.

Я рванулся вверх. В Монсальвате редко тонут, но в те секунды я понял, что значит захлебываться в черной трясине. Боль не пускала меня; зубы не пускали меня; Сирена вцепилась и тоже не пускала меня. Теперь, обнимая ее, я расстреливал обойму наугад, и не попасть было невозможно – вокруг нас сжималось кольцо обезумевшего от крови зверья. Убитые крысоиды служили остальным ступенями, по которым те взбирались на растущую гору сырого, только что разорванного пулями мяса…

20

«Я предпочитаю конвоировать старых больных женщин. Эти не скулят, не жалуются. Радуются каждому дню, каждому часу. Если боль чуть-чуть ослабевает – уже праздник для них. Но они всегда готовы вынести худшее. С ними легко, хотя конвой порой затягивается на годы. Тускло чадящие свечки не задувает даже сильный ветер…

А с детьми много возни. Их суетливые игры не на шутку утомляют. Часто они вообще не подозревают о моем существовании и ведут себя так, словно меня нет. Это порождает комплекс неполноценности и желание напомнить о себе, что строго запрещено Уставом Конвоя. Я отыгрываюсь потом, когда они подрастают. Ох уж эти юноши, погруженные в черную меланхолию безответной любви! Стишки о смерти, дурацкие дуэли… А главное, я ведь их все-таки люблю- на свой необычный лад, конечно. Мои лучшие клиенты. Я многое им прощаю. Первое знакомство со мной никому не доставляет особого удовольствия. Бедные глупцы! Многие не догадываются, что я помогаю жить.

Да, при прочих равных условиях я выбирала бы женщин. Но Великое Колесо не спрашивает. Я поставила на «зеро» и проиграла. На этот раз мне достался молодой мужчина в расцвете сил, который большую часть времени, отведенного для жизни, был погружен в мрачную созерцательность, – и я поняла, что нам предстоит долгий совместный путь.

Мужчина – это всегда амбициозность. Даже за минуту до конца. По моим наблюдениям, они не на шутку озабочены тем, чтобы умереть красиво. Эстеты хреновы! Это трогательно, хотя и немного смешно. Моя-то работа всегда одинакова…»

21

Если я когда-нибудь сдохну – по воле ЕБа или своей собственной, – то и тогда, мне кажется, долго отлеживаться не придется. Отдохнуть не дадут, это точно, – во всяком случае, праведникам вроде меня. Душа попадет прямиком в некий сумеречный Монсальват, полный теней и ловушек для теней. А там начнется вторая серия бесконечной беготни.

ЕБ утверждает, что душа существует. У меня нет оснований не верить Ему – иначе откуда берутся эти проклятые сны или «воспоминания» о том, чего не происходило в действительности? И что означало бы в противном случае присутствие Оборотня? По-моему, он есть не что иное, как незаконный жилец, чужая тень, ненароком подсаженная в камеру-одиночку в нарушение тюремных правил.

Иногда мне даже снился этот чертов призрачный замок. Внутри него был многоярусный лабиринт – как необъяснимая данность, в которую попадаешь без альтернативы. Можно было попытаться пройти сквозь стены, однако они представляли собой концентрированные кошмары, поэтому и во сне игра продолжалась по прежним правилам. И если я становился бестелесным, то ЕБ утрачивал даже голос. Он был неописуемым средоточием вины, мук и вечности, которое шлялось по замку, заставляя шарахаться тени, напрасно искавшие покоя и прощения…

Уверен: расскажи я это вслух – и Сирена назовет меня психом. Ее умишко устроен просто, а мотивы не загрязнены мистической блажью. Зато она в каждый момент точно знает, чего хочет. А если не знает, то реагирует инстинктивно. Это дает ей силу добиваться своего.

…Стоило мне лишь высунуть голову из «полыньи»; стоило навести резкость и разглядеть сквозь застилавшую глаза розовую дымку незнакомый туннель; стоило увидеть удаляющегося («Куда же ты, счастливчик?!») мужика с каким-то горбом на спине (в первый момент я даже не сообразил, на что смахивает этот горб!); стоило рявкнуть про себя «спасен!»; стоило только ощутить удушливую здешнюю жару и пронизывавшую стены дрожь; стоило услышать отдаленный гул и учуять вонь смазки и горящей изоляции – стоило мне сделать все это, как рядом «вынырнула» Сирена. Лицо моей благоверной было перекошено от боли и сверхчеловеческого напряжения. Я думал, она близка к обмороку, но…

22

Сирена тихонько запела <Thrill is gone>.

О нет ! Только не это…

Тяжело дыша, я положил голову на металл. Он был горячим – как и желе в костяной кастрюле моего черепа. Для меня кошмар не закончился. Все еще было впереди…

Когда вдруг раздалось негромкое шипение, неизменно предваряющее голос ЕБа, до меня дошло, что все это означает. Я кисло улыбнулся. Всего лишь улыбнулся – истерический смех был подавлен в зародыше слепящей вспышкой боли. Замер, затаил дыхание, чтобы успокоить зверя. Кто-то внутри меня произнес целую едкую речь:

«Ваша Бестелесность, мои поздравления! Вы непревзойденный ублюдок, настоящий чемпион! Ваша последняя ловушка поистине великолепна. Крысоловка наоборот? Как остроумно! Я восхищен Вашей изобретательностью. Надеюсь, Вы неплохо повеселились. Признаю свое полное и окончательное поражение. А теперь… Не могли бы мы покончить с этим быстро?»

Уверен, что я не произносил вслух ничего подобного. Ну разве что самую малость – и очень тихимшепотом.

Но ЕБ тоже зашептал:

– Быстро не получится, сынок. Придется еще помучиться. Позволь дать тебе совет: пореже слушай свою бабу – она ведь ищет совсем другое. Ребенка, мать ее так! Это может стать твоей проблемой, большой проблемой. Свихнувшаяся сучка – плохой напарник, не так ли? Она заведет тебя черт знает куда. Она запоминает все, что прочла, а какой прок? Монсальват – старая рухлядь. Тут было полно недоумков, которые пачкали стены… Ищи, сынок, и не поддавайся соблазнам! А вдруг сейчас ты ближе к цели, чем когда бы то ни было?!

Назойливый шепот пропал. ЕБ чересчур разговорчив. Одна из примет гласила, что это плохо. Он любил поболтать с приговоренными…

Но вообще-то он прав. Если мифическое Место существует – а я в это по-прежнему верил, принеся в жертву и оставив в лабиринте свою кровь, шкуру и немного рассудка, – значит оно хорошо спрятано. Так хорошо, что многие поколения разведчиков, жившие до меня, не сумели его отыскать.