Сергей Палий - Кохинор Страница 6

Мокрый нос тыкался в плинтусы, попадая туда, куда нога Перекурки не доставала, и поэтому вся усатая морда очень скоро покрылась паутиной. Кохинор от этого обстоятельства сначала принялся усердно фыркать, потом завертел головой и попытался передней лапой стянуть с себя сильно щекочущий «респиратор», но не успел, и громко чихнул, испугавшись сам себя до смерти. Он осатанело рванул было в другую комнату, да под лапками как назло оказался совершенно скользкий линолеум, и неистовый галоп получился на одном месте. В конце концов котенок остановился и тут же, забыв об испуге, свалился на бок и начал играть со своим свалявшимся хвостом.

Зайдя на кухню, чтобы закусить, Павел Ефимович чуть не наступил на кота, о котором уже успел подзабыть, и от неожиданности подпрыгнул на месте. Кохинор боязливо забежал за холодильник и лег там, мигая изумрудно светящимися глазами. «Вот безобразие», — вслух сказал Перекурка, поведя правой ноздрей. После некоторого раздумья он добавил, глядя на два зеленых глаза, мерцавших между компрессором и стеной: «Тебя, однако ж, нужно покормить».

Чем обычно кормят котов, Перекурка абсолютно не знал и решил начать с вермишели. Кохинор решительно отвернулся. Следующая попытка была более удачна: на бутерброд с колбасой пушистый набросился, словно лев, быстро уничтожив два куска докторской. Павел Ефимович, засмотревшись на смачно исчезавший ужин кота, чуть было не забыл про свой собственный. Любимая тарелка нашего уставшего за этот вечер чертежника тут же наполнилась, да с солидной горкой. И пока он прилежно ел вермишель по-флотски, вдоволь насытившийся четвероногий его друг неторопливо прошелся по самой середине кухни, с огромным чувством собственного достоинства нанес на карту пола великолепное желтоватое озеро и уселся на берегу его с тем, чтобы почистить лапкой свою симпатичную физиономию.

Кстати, новый сожитель Перекурки был из числа тех котов, которых в больших количествах можно встретить в любое время года на улицах каждого приличного города. Окрас его, серый с черными мазками, ничем не отличался от окраса тысяч бродячих братьев, тех, что мы обычно гоним от себя, опасаясь лишаев или какой другой заразы. По толщине Кохинор уступал, пожалуй, крупной крысе, но, как и все котята, он был исполнен жизненной силы и энергии.

Тем временем, закончив трапезу и шумно выпустив воздух из носа, Павел Ефимович удовлетворенно встряхнул плечами и заявил, обращаясь, видимо, к самому себе: «А поесть — это все-таки хорошо!» На него нашла привычная вечерняя леность. Прошедший день заключал в себе враз столько непредвиденных обстоятельств, что во всех членах Перекурки чувствовалась какая-то резиновая тяжесть, которая утроилась после приема пищи и требовала скорейшего отдыха; да и сердце его, после всего пережитого таившее в себе некоторое остаточное волнение, не могло более выносить мирской суеты.

Вымыв посуду, Павел Ефимович Перекурка сладостно потянулся и отправился в комнату. Вдруг его тапки мягко заскользили по чему-то мокрому, и он еле устоял на ногах, уцепившись за дверную ручку. Взгляд медленно опустился вниз, и лицо любителя животных выразило такую кислую гримасу, что можно было подумать, будто он там увидел, в самом деле, черт знает чего. А Кохинор уже умылся и совершенно по-хозяйски трепал в сторонке коготком батистовый тюль.

Влезая через пять минут в широкие пижамные штаны, Перекурка, несмотря на влажный сюрприз, чувствовал небывалое наслаждение, ведь этот сумбурный день, наконец, кончился. Он сладко потянулся и даже на миг почувствовал подобие гармонии в своем неказистом теле. От этого странного ощущения он быстро сбегал в ванную и взглянул на себя в зеркало. Как будто все так же: и волосы в меру зализаны, и ключица выпирает полукругом ровно настолько, насколько необходимо, и уши торчат, как положено. Вроде бы все осталось без изменений, а в тоже время не давала покоя необыкновенная и вовсе не привычная легкость, охватившая Перекурку от пальцев ног до самой маковки.

Угловато пожав плечами и фыркнув как-то особенно, он отправился в комнату и сей же час забрался по шейку под одеяло, так как отопление включили недавно, и квартира не успела толком прогреться.

Павел Ефимович сначала лег на бок, проникнув одной рукой под подушку. Поворочавшись некоторое время, он переменил позу, разместившись на животе, но и так не смог заснуть. Тогда он, сминая простынь в комок, перевернулся и распластался на спине, отбросив надоедливое одеяло в ноги. Так Перекурка лежал минут десять, не шевелясь: не спалось.

Вдруг в кухне что-то сначала зашуршало, а через мгновение грохнулась на пол кастрюля, так зазвенев, что казалось, сейчас лопнут перепонки в ушах. Не успел Павел Ефимович как следует вздрогнуть, как по коридору понеслось что-то огромное, сшибая углы и звучно врезаясь в стены. Оно быстро приближалось, и Перекурка сжался от страха. «Ух ты!» — подумал он, готовясь вступить в неравный бой, и тут же получил первый удар в грудь лапами с выпущенными когтями, который, как ему почудилось, разодрал плоть до самого сердца. А испуганный в свою очередь слишком громкой эмалированной кастрюлей Кохинор, постояв малость на хозяине, растопырив ноги, медленно, но основательно устроился у него на пупке.

Перекурка никак не мог привыкнуть к присутствию еще одного живого существа у себя дома. Раньше никто не делал луж на кухне и не гремел по ночам посудой, поэтому Павел Ефимович хотел было уже чуть-чуть разозлиться на дрянного шалуна, но тот вовремя замурлыкал и тем самым усмирил справедливый гнев своего спасителя. Котенок, правда, попытался после этого подготовить себе место для сна, начав попеременно плавно вонзать остренькие коготки каждой лапки в живот Перекурке, но и это почему-то решительно не понравилось привередливому хозяину, так как он строго фыркнул прямо в морду Кохинору и чуть не согнал его прочь.

На улице заметно потеплело, и буран обернулся дождем. Но и он скоро перестал уныло стучать в жестяной подоконник, оставив лишь редкие капли, летящие с карнизов или с полуголых веток.

Царила такая непохожая на ноябрьскую красивая ночь, когда в синем огне фонарей воздух становится осязаем и тихонько колышется, теребимый легким ветерком. Мирная тишина кое-где нарушалась старческим лязгом и ворчанием лифта, мотор которого то неохотно включался, то с радостью снова погружался в свою обычную дремоту, да глухим лаем бездомного пса на неполный месяц, выглядывающий из-за подсвеченного дымчатого краешка облака, как мерило всего вокруг.

Загадочная русская ночь! Сколько ты таишь в себе очарования и спокойствия, которые так необходимы после суетливого дня, вбирающего нас в свой неугомонный ураган событий, брызжущего светом и яркими красками, рваного, незаконченного, старающегося успеть везде, но очерчивая все вокруг своей грубой кистью, не охватывая всей гаммы жизни, словно юный столичный кутила, только начавший познавать сокровенности бытия, а уже зазнавшийся и решивший, что мудр и богат опытом, хотя с головой поглощен вихрем освобожденной от сути шелухи. Убаюкивай свое капризное, беспокойное дитя, моя дивная ночь, рисуй прозрачный шедевр, легко набрасывая на холст земли полутона, неведомые броским днем, проникай, пленительная, в каждый уголок, глубоко впитываясь в него теплой своей влагой, одурманивай сады и дома, реки и луга, мысли и сердца своим девственным дыханьем и лети, ночь, лети всегда вслед за напудренным днем, чтобы хоть чуточку загладить все его дерзкие деяния!