Валентина Журавлева - Сквозь время. (Сборник) Страница 6

За шесть дней были записаны тысячи метров энцефалограмм. Удастся ли их расшифровать? О чем они расскажут? Быть может, о путешествии сквозь Космос?..

Трудно ответить на эти вопросы. Мы и сейчас продолжаем изучать космический корабль, и каждый день приносит новые и новые открытия.

Пока “многие знают об этом камне многое, каждый что-нибудь, но никто не знает достаточно”. Однако наступит день, и последние тайны небесного камня будут раскрыты.

Тогда уйдут в безбрежные просторы Вселенной земные вестники — корабли с гравитационными двигателями. Их поведут не люди: жизнь человека коротка, а Вселенная безгранична. Межгалактическими кораблями будут управлять биоэлектронные автоматы. После тысячелетних странствий в Космосе, проникнув в отдаленные галактики, корабли вернутся, неся людям неугасимый свет Знания.

ЗВЕЗДНАЯ СОНАТА

Ночь, тайн созданья не тая,

Бессчетных звезд лучи струя,

Гласит, что с нами рядом смежность

Других миров, что там — края,

Где тоже есть любовь и нежность,

И смерть и жизнь, — кто знает, чья?

В.Брюсов

Мир встречал Новый год.

Вместе с полночью Новый год возник где-то в Беринговом проливе и помчался на запад. Он несся над бескрайними просторами Сибири и лёссовыми плато Китая, над снежными вершинами Гималаев и древними храмами Индии, над торосами Ледовитого океана и пустынями Австралии. Люди без сожаления расставались со Старым годом. Одним казалось, что уходят в прошлое неудачи, другие предполагали, что в Новом году их ждет еще большее счастье. И все чему-то радовались, чего-то ожидали, на что-то надеялись.

В эту ночь в Москве стояла на редкость тихая погода. Тучи, еще накануне тяжело нависшие над городом, медленно разошлись в стороны и открыли искрящееся звездами небо. Встречая Новый год, замерли в почетном карауле посеребренные снегом ели. Лишь изредка слабый порыв ветерка сдувал с их ветвей снежинки и бросал вниз, на прохожих. Но люди не замечали красоты этой ночи. Они очень спешили: до Нового года оставалось не больше часа. Людской поток, шумный, взволнованный, со свертками и пакетами, двигался все быстрее и быстрее.

Не торопился только один человек. Руки его были глубоко засунуты в карманы пальто, из-под опущенных полей мягкой шляпы поблескивали внимательные глаза, освещая худощавое гладко выбритое лицо. В толпе его многие узнавали. Он свернул в переулок. Здесь не нужно было отвечать на бесчисленные приветствия, не нужно было объяснять знакомым, почему в новогоднюю ночь он предпочитает бродить по улицам. Поэт Константин Алексеевич Русанов и сам не знал, какая сила заставляет его искать одиночества.

В книгах жизнь Русанова умещалась в нескольких скупых строках биографической справки: “…литературную деятельность начал корреспондентом “Огонька” в Испании… В годы Великой Отечественной войны был в ополчении, потом участвовал в боях на Первом Украинском фронте… Ранен, награжден… После войны опубликовал сборники стихов “Мечта”, “Осень”, “Горные реки”. В учебниках о Русанове писали больше. Отмечали мастерство, тонкое понимание природы, редкую красоту его лирических стихов. Но никто не знал, как работает Русанов. Близкие друзья — их было совсем немного — поражались тому, что Русанов не признает черновиков. Казалось, стихи свободно ложатся на бумагу… Но это только казалось. За кованный металл своих стихов он расплачивался огромным трудом, лихорадочным напряжением ума и сердца. Черновиков Русанов действительно не признавал. Их заменяла память, способная хранить множество черновых вариантов.

Стихи обычно возникали на улице. В хаосе впечатлений и мыслей они вспыхивали на короткий миг в каком-то идеальном совершенстве… и исчезали. Потом стихи приходилось отыскивать по частям, подбирать рифмы и менять их, терпеливо оттачивать строфы. И Русанова не покидало ощущение, что все написанное им — это лишь беглый эскиз чего-то очень большого, но пока неуловимого, ускользающего…

В новогоднюю ночь почему-то не хотелось думать о стихах. Может быть, это была усталость. Может быть — грусть, потому что Новый год был для Русанова шестидесятым годом жизни.

Русанов шел, прислушиваясь к тихому поскрипыванию снега. В переулке было темно. Только одинокий фонарь бросал желтый сноп света на узкий тротуар, присыпанный песком.

У фонаря дорогу Русанову преградила снежная крепость. В электрическом свете башни крепости сверкали серебряной россыпью снежинок. “Недостроили”, — подумал Русанов, заметив лежащие рядом деревянные санки и металлическую лопатку. Мелькнула нелепая мысль — закончить крепостную стену. То-то удивятся утром ребятишки…

Русанов нагнулся, чтобы поднять лопатку, но в этот момент его кто-то сильно толкнул. Падая в снег, он услышал сердитый возглас и звук разбивающегося стекла.

— Простите, пожалуйста…

Голос был такой сконфуженный, что Русанов даже не успел рассердиться. Чьи-то руки помогли ему подняться. Перед ним стояла невысокая девушка в зеленом лыжном костюме. Глаза незнакомки, казавшиеся сквозь стекла очков удивительно большими, выражали крайнюю растерянность.

— Извините, пожалуйста, — еще раз тихо сказала девушка.

Она осторожно обошла Русанова и подняла лежащий около столба небольшой газетный сверток. Русанов услышал вздох.

— Так и есть… Разбила, — огорченно сказала незнакомка.

Русанов почувствовал себя виноватым.

— А что случилось? — спросил он.

— Я пластинку несла, — объяснила девушка, — негатив, понимаете? Ну, а когда на вас налетела, выпустила пластинку, и она ударилась о столб.

Девушка развернула сверток. Русанов взял негатив и посмотрел сквозь стекло. Изображение имело странный вид: на черном фоне светлая полоска с темными линиями.

— Что это такое? — удивился Русанов.

— Спектр. Понимаете, спектр звезды Процион из созвездия Малого Пса.

Русанов с интересом посмотрел на незнакомку. “Лет шестнадцать, — подумал он и тут же поправился. — Больше, больше! Наверное, двадцать пять–двадцать шесть”.

— Послушайте, — сказал Русанов, — куда это вы бежали в полночь с негативом?

— Понимаете, это — открытие, — ответила девушка, — такое открытие, Константин Алексеевич!

— Так уж и Константин Алексеевич, — Русанов хитро прищурился.

— А как же, товарищ Русанов, — за стеклами очков весело блеснули глаза. — Я вас сразу узнала.

— Автограф просить будете?

— Не буду. Уже есть. В День поэзии вы за прилавком стояли…