Владимир Печенкин - Поиск-82: Приключения. Фантастика Страница 62

Низенький капитан с подвижным лицом, старший опергруппы, что-то вполголоса докладывал Пряхину. Выслушав, тот кивнул и обратился к полному мужчине в штатском, очевидно эксперту-медику:

— Давно наступила смерть?

— Часа полтора-два назад, не больше. Мороз двенадцать градусов, а окоченение выражено незначительно. Отсюда — и вывод.

— Опьянение?

— Запах есть. Внешних повреждений не видно. Следов борьбы как будто нет. Более точные данные получим после вскрытия.

— Хорошо. — Пряхин повернулся к капитану: — Как насчет следов?

Тот развел руками и поднял кверху глаза, изображая уныние:

— Следов нет. Вернее, слишком много.

Пряхин нашел взглядом Бутенко:

— Что вы можете сказать о мертвом, лейтенант?

Участковый инспектор замялся, отвел глаза:

— Пьяница. Но, вообще-то, не таким уж и плохим человеком был Мишуня.

— Кто? — с недоумением спросил Пряхин. Бутенко виновато улыбнулся:

— Так уж все его звали. За мягкость, наверное, за безобидность... Был вроде инженером, жена была, дочь где-то учится, но водочка-матушка... — тут уж ни жены не надо, ни дочери. Что еще? Очень любил про свою прошлую интеллигентную жизнь рассказывать. Не жаловался, а как сказку. Сидит, бывало, на крыльце магазина пьяненький и рад-радехонек, если кто найдется его послушать. И всегда тихо, без буянства.

— Как же он работал, если каждый день был пьян?

— Ничего, соблюдал пропорцию... Заведующая, конечно, кричит, а он знай ящики таскает; молчит, только покряхтывает. И по хозяйству ей, видать, помогал, потому что очень она его обихаживала одно время. Безотказный был. По осени хозяйки сахару накупят, варят варенье; ну, тяжело, конечно, просят подмогнуть донести. Он всегда донесет, но чтоб там деньги взять — никогда. Разве что согласится тарелку щей съесть. Это уж все знали.

С невольным состраданием посмотрел Андрей Емельянович на бренные останки того, кого недавно звали Мишуней, а еще раньше — Михаилом... кажется, Егоровичем, и кто пронес сквозь свою изломанную, непутевую жизнь пусть маленькое, но светлое зернышко — такое, что даже участковый инспектор отзывался о нем с теплотой.

— Прямо ангел с крылышками он у тебя получился, Бутенко, — усмехнулся Пряхин. — А что в карманах? — спросил у капитана.

— В карманах... В карманах... — повторил тот, изобразив предельную задумчивость, — в карманах следующее: початая бутылка плодово-ягодного, двенадцать копеек, два старых автобусных билета и черный ботиночный шнурок. Все.

— Что ж, — сказал Пряхин. — Можете увозить... Посмотрим теперь магазин.

Кивнув Кулагину, он пошел по переулку, где недавно ходил бывший инженер Мишуня.

Кулагин чувствовал себя нехорошо. Болела голова, подташнивало, очень хотелось крепкого горячего чая, а потом полежать, закрыв глаза. Но рассчитывать на это не приходилось, и он, тяжело дыша, потянулся за всеми.

Магазин располагался за углом, на Первомайской, в хилой избе с пристройкой. Нижние венцы подгнили, черная с прозеленью дранка на крыше покоробилась, и скособоченный домишко словно взывал к своим ухоженным соседям: «Ох, батюшки! Да что ж это со мною приключилось?» На облезшей вывеске с трудом можно было разобрать: «Магазин ОРСа НОД 5». Что означало таинственное сокращение, Кулагин не знал и знать не хотел.

Несмотря на ранний час, возле магазина уже толпились любопытные, и двое курсантов школы милиции удерживали их подальше от крыльца.

Дверной проем наполовину зиял таинственной чернотой. Прогоныч — толстая железная полоса запора — свободно висел вместе с крепящим штырем на проушине замка. Приземистый капитан, раздумчиво шевеля бровями, скользящим шагом прошелся около крыльца; присел, посыпал ступеньку каким-то порошком, счистил его щеточкой и подозвал фотографа: на ступеньке четко выделялся черный от порошка след. Щелкал фотоаппарат, сверкала вспышка, а капитан, осмотрев замок и прогоныч, выхаживал уже взад-вперед около магазина, все расширяя по дуге поиски. Остановился у подвальной отдушины, наклонился, запустил руку и вытащил лом, чуть прогнутый посредине. Осмотрел его через лупу. Затем вновь поднялся на крыльцо, повертел лом так и сяк и, прихватив его двумя пальцами за самый кончик, подошел к Пряхину:

— Грубая работа, Николай Павлович. Хамская. Какой-то неандерталец действовал. Выдернул ломом прогоныч, как редиску из грядки. Дом старый, дерево подгнило, не выдержало. Видите, лом погнулся и на прогоныче есть отметины.

— На замке царапин нет?

— Видимых нет. В лаборатории проведем экспертизу.

— Так, понятно... Отпечатки?

— Лом и прогоныч протерты белой хлопчатобумажной тканью: под лупой видны ворсинки, особенно в заусеницах поржавевшего лома. Крыльцо недавно мыли, но уже после этого на ступеньке оставлен след ботинка сорок четвертого размера.

— Выходит, преступник был одноногим? — улыбнулся Пряхин.

Эксперт охотно поддержал шутку:

— Очень может быть. И вдобавок летал, как Карлсон, который живет на крыше. Но, скорее, он просто спрыгнул с крыльца, а снег утоптан так, что ничего не найдешь.

Пряхин внимательно всматривался в посыпанный печным шлаком и золою, истоптанный тротуар. Конечно, в этой мешанине отпечатков ног выделить нужный невозможно, а для собаки... слишком уж много народу прошло по этой улице. Впрочем, пусть проработает след конечно...

— Где ж заведующая? — спросил он, не скрывая недовольства. — За столько времени можно было привезти с другого конца города.

— А ее дома нет, товарищ подполковник, — ответил молоденький курсант. — Соседи говорят, она частенько не ночует дома. Этот у нее есть... ну... поклонник, что ли.

— Надо было сразу доложить... А вообще, могли бы уже и этого поклонника разыскать. Подумаешь, тайны мадридского двора! Оперативники называются. Пошли!

Дверь открывалась внутрь. Опередив Пряхина, первым вошел эксперт, следом за ним все остальные. Зажглась тусклая лампочка.

Да, этот магазин нельзя было назвать образцовой точкой торговли. Пузатая черная печка-голландка. Подслеповатое, мутное оконце. Провисший потолок. Два прилавка. На одном, в витрине, — печенье, шарики дешевой карамели, баночки скумбрии в томатном соусе, брус масла. На другом — небрежно брошены тюк серой сиротской материи — той, которую когда-то называли «смерть прачкам», рулон полиэтиленовой скатерти; под стеклом — мыло, одеколон «Кармен», галантерейная дребедень. Полки вдоль стен также не блистали изобилием редкостных товаров. Продуктовая сторона выстроила сдвоенную шеренгу бутылок трехзведочного коньяка с неаппетитным названием «конягы»; на флангах высились бастионы банок с той же скумбрией. Цельность этой картины нарушалась лишь лежавшей на нижней полке половиной буханки хлеба, которая почему-то была не отрезана, а отломлена. Рядом валялся длинный нож. «Зачем нужно было ломать хлеб, если есть нож?» — подумал Андрей Емельянович, но эта мысль возникла и сразу исчезла, потому что прозвучал голос капитана: