Николай Бодров - Пришельцы. Выпуск 2 Страница 62

Они посидели еще с полчаса, выпили по две чашки, поговорили о всякой чепухе, затем Кирилл засобирался домой.

— Вообще, если что-нибудь напишешь — приноси, — сказал на прощание Женька. — Почитаем, поразбираем. Мне даже интересно посмотреть, что у тебя получится.

— Мне тоже интересно, — Кирилл сунул ноги в свои дырчатые туфли. — По крайней мере, будет повод выпить — чаю, например.

На улице уже не было обжигающей адской жары, но царил зной, разлившийся по городу горячим киселем. Подуешь на такой кисель, прикоснешься губами — вроде ничего, — хлебнешь и обваришься. Кирилл чувствовал тяжесть в голове, вялость во всем теле и желал только одного — скорее добраться до дома, где наконец-то можно будет содрать с себя прилипшую к коже одежду и броситься под тугие, режущие струи холодного душа. Хотя нет, в жару нужен именно горячий душ, только он может дать некоторое облегчение. Дождик прошел бы, что ли; все листья на деревьях поникли, посерели и свернулись в трубочку, асфальт прилипает к подошвам, увековечивая пройденный путь вдавленными следами. Правда, какое это увековечение: идущий за тобой затрет твои следы, а его следы исчезнут под подошвами следующего, и следующего, и следующего… Маета! Сплошная маета!

Кирилл вышел на остановку и увидел свой автобус с распахнутыми дверями. В одном из дверных проемов замерла старушка: одной ногой на ступеньке, другой — на горячем асфальте, руки вцепились в поручень, и сил нет втащить свое усталое тело в салон. Откуда ж силы возьмутся, если в такую жару на тебе — черная юбка до пят и шерстяная кофта, голова повязана платком, а за спиной — довольно объемистый рюкзак?

Кирилл легко подтолкнул старушку в салон и заскочил следом под шипение закрывающихся дверей. Старушка неожиданно задергалась, закудахтала.

— Я же выходила! — возмутилась она в полный голос.

— А кому сейчас легко, бабушка? — невпопад пробормотал Кирилл, протискиваясь между старушкиным рюкзаком и поручнем. На всякий случай он отошел в дальний конец салона и уселся на свободное место; пассажиров в это время было Немного.

До следующей остановки Кирилл узнал о себе много нового от старушки с рюкзаком, которая, чтобы всем хорошо было слышно, использовала свои голосовые связки в полную силу. Благо, она употребляла только печатные выражения. Как только автобус остановился и открыл двери, старушка снова начала выходить рюкзаком вперед, цепляясь за поручни напряженными руками. Она скрылась из глаз, но на последней ступеньке, видимо, замерла в той же нелепой позе; автобус стоял еще довольно долго. Кирилл подавил в себе желание встать и помочь-таки старушке выйти наконец: вдруг опять что-нибудь не так получится? Но вот двери закрылись, автобус покатил дальше, а Кирилл переключил внимание на пухлого карапуза, который сидел на коленях дремлющей мамаши, сосредоточенно дышал на оконное стекло и на возникающем туманном пятнышке рисовал розовым пальчиком разные загогулины.

Время от времени автобус ощутимо встряхивало, что-то скрипело и звенело, рычал двигатель, в жаре и духоте салона витал запах сгоревшей солярки, и все это вместе раздражало, как ноющий зуб. Только философский настрой немного помогал: лучше плохо ехать, чем хорошо идти! И главное — не забыть забежать в магазин и что-нибудь купить к завтраку.

Дома Кирилл вздохнул с некоторым облегчением: здесь было немного прохладнее. Вот что значит — окна на север! Хотя и темновато днем. А сейчас — к вечеру — так совсем темно.

Раздевшись прямо с порога, Кирилл залез наконец в ванную. Он даже запел от предвкушения водных процедур, но тут же зашипел от бессилия: вода из крана не лилась — ни горячая, ни холодная.

— Дурдом какой-то! — процедил он сквозь зубы и пошлепал босыми ногами на кухню. Для скромного омовения пришлось воспользоваться полчайником воды. А жажду в случае чего можно было утолить минералкой: в холодильнике стояла полная бутылка.

Вылив на голову остатки воды, Кирилл влез в спортивные штаны, включил свет в комнате и остановился около стола. Из каретки пишущей машинки белым языком уныло свешивался одинокий лист бумаги с напечатанным названием. И ведь в голову ничего не идет, подумал Кирилл и взглянул на часы. Было пять минут одиннадцатого. Может, лучше лечь спать, а завтра и заняться благородным делом сочинительства? Или все же сейчас напрячь остатки воображения? Кирилл уселся за стол, слегка подвинул к себе машинку и прикоснулся к клавише с буквой «ка». Надо было придумать какое-нибудь простое название. Например, «Дождь» или «Ветер», а сработала журналистская привычка — подбирать интригующие названия. «Повелительница дождя» — красиво, подумал Кирилл, во всяком случае, мне нравится. И интригует, меня-то уж точно: сам не знаю, что там должно быть дальше. А может, надо спросить совета у классиков? Как там они начинали свои великие произведения?

Кирилл подошел к книжному шкафу, вытянул с полки коричневый том Достоевского. Ну что, Федор Михайлович, подскажите что-нибудь!

Роман «Игрок» начинался словами: «Наконец я возвратился из моей двухнедельной отлучки». Ничего особенного, и без затей. Зато «Униженные и оскорбленные»: «Прошлого года, двадцать второго марта, вечером, со мной случилось престранное происшествие». Вот здесь уже затягивает. Или вот: «Начиная жизнеописание героя моего, Алексея Федоровича Карамазова, нахожусь в некотором недоумении». А вот и «Преступление и наказание»: «В начале июля, в чрезвычайно жаркое время, под вечер, один молодой человек вышел из своей каморки, которую нанимал от жильцов в С—м переулке, на улицу и медленно, как бы в нерешимости, отправился к К—ну мосту…»

Кирилл неожиданно увлекся этими литературными изысканиями. Он одну за другой доставал книги с полок, раскрывал, читал первое предложение и ставил том на место: «В одной из отдаленных улиц Москвы, в сером доме с белыми колоннами, антресолью и покривившимся балконом, жила некогда барыня, вдова, окруженная многочисленною дворней»; «Марта 25 числа случилось в Петербурге необыкновенно странное происшествие»; «Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое»; «Когда мне было шесть лет, в книге под названием „Правдивые истории“, где рассказывалось про девственные леса, я увидел однажды удивительную картинку»; «Городок был маленький, хуже деревни, и жили в нем почти одни только старики, которые умирали так редко, что даже досадно»; «Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина…»