Андрей Лях - Реквием по пилоту Страница 65

На Вертипорохе был новый комбинезон, и даже на бороде его заметны явные следы расчески.

— Экипаж! — сказал Кромвель начальственным голосом. — Слушай мою команду. Все предыдущие распоряжения отменяются. Пилоту разрешается сжечь машину, запороть, не думать о страховке, вытворять в воздухе все, что вздумается, если только это будет доставлять ему удовольствие. Никаких ограничений, единственное пожелание — выиграть этап. Только пожелание. Механик, время.

— Девять двадцать три.

— Пора. Облачаемся.

В десять утра в Ванденберге уже было жарко. Море людской толпы окружало летное поле, и над разогретым бетоном, в воздухе, сотрясаемом радиокомментариями, тоже царила невероятная толчея. Проносились парадным строем модели предыдущих лет, этажом ниже рисовали разноцветные дымные хвосты моторные дельтапланы, еще ближе к земле демонстрировали свое искусство расписанные рекламой параглайдеры.

А на девяти взлетных кругах, оранжевых и белых концентрических окружностях, влитых в покрытие, стояли девять самолетов последнего, суперкрейсерского класса — тяжеловесы, рассчитанные на планеты со сверхвысокой атмосферной активностью, — два «локхида-фантома», вишневый «Кранфилд А-177», серебристый с черным «Боинг», коричневый с полосами испано-английский «Матадор», пятнистый, как ягуар, «Викинг», снежно-белый «Окинава», зеленый тупорылый «Москито» и серо-голубой, самоуверенно-горбатый «Милан». Под брюхом его, с полным презрением к предстоящим парламентским дебатам, нагло выставляли себя торпеды топливных кассет; на трапециевидных консолях были вызывающе оставлены пилоны с инструктивной разметкой и непристойно обнаженными разъемами пусковой электроники, которая должна была удивительным образом совпасть с независимо от Бэклерхорста где-то сделанными ракетами.

Согласно «Интеллидженсеру», основная борьба обещала развернуться между чемпионом мира Эдгаром Баженовым на «Викинге» и Такэдой Сингэном на «Окинаве». На предыдущем этапе мастеровитый японец неожиданно близко подобрался к чемпиону, и теперь многие ожидали, что Баженов примется энергично наверстывать упущенное во славу датского авиастроения и в честь памяти легендарного короля пилотов.

Как заяц в сундуке, а селезень в зайце, так в двух шагах от Эдгара в кресле-скафандре «Милана», погруженном в вязкую амортизационную толщу, лежал Эрликон, а в нем пристроился и сам легендарный маршал. В эту минуту Кромвель не ломал комедию, в душе его — Эрлен ясно слышал — звучала неопределенная, но торжественная мелодия; маршал готов был не уступать до последнего и шел на турнир, как на бой; открывалось: нет, не был Дж. Дж. лишь живым воплощением зубоскальства да насмешки над всем белым светом, была в его натуре и иная, азартная сторона, жадная к борьбе и успеху.

— Тридцать четвертый, как слышите меня? Двухминутная готовность.

— Я тридцать четвертый, слышу вас хорошо, двухминутная готовность.

Рука Эрлена в сенсорной перчатке пробежала по тумблерам. Системы контроля: зажигание, гироскопы, локация, зажигание, тяги.

— Тридцать четвертый, разрешаю запуск двигателей.

— Вас понял, запуск двигателей.

— Тридцать четвертый, разрешаю занять стартовую позицию.

— Вас понял, стратовую позицию.

Дыша невидимым пока еще жаром, «Милан» медленно всплыл над стартовым кругом и завис, едва заметно покачиваясь. На экранах заднего обзора фигура Вертипороха ушла вниз, механик отступил, поднимая два больших пальца, потом повернулся и побежал к аэродромной бронированной галерее.

— Всем на старте! — завыл металлический голос. — Даю отсчет! Внимание, отсчет!

Вот оно. В груди у Эрликона привычно дрогнуло, но тотчас же все исчезло — мозг и нервы заполнил Кромвель. Пришло великолепное спокойствие, и пропала всякая отчужденность между его живым существом и машиной, энергия самолета стала его энергией, и его воля сделала многотонную махину послушной, как пластмассовую учебную модель; некое сожаление мелькнуло и отлетело; десять, сказал неживой голос. Дж. Дж. включил запись. Девять. Черный ручеек пленки потек через головки. Восемь. Шорох, первые аккорды. Семь, шесть, пять. Элтон Джон в полумраке сцены, за роялем, повернулся к микрофону. Четыре. Свечи льют на клавиши свой неверный свет, фитили еще не обгорели. Три. Сейчас вступит бас-гитара. Два. Один. Ноль. Старт!

Что тут произошло, Эрлен понял много позднее, его задвинутое в угол сознание убийственно не поспевало за той коловертью, которую закрутил Кромвель. Элтон Джон хватил вроде бы что-то несусветное, земля ухнула вниз и, словно коршун раскинув крылья, трижды обернулась вокруг; пронеслись какие-то желтые дымы; как взбесившиеся часовые стрелки, провернулись тени на приборных шкалах, и вновь распахнулась неоглядная синева.

Случилось вот что. Без всякого разгона, прямо со старта, врубив суперфорсаж и сжигая совершенно неоправданное количество горючего, Кромвель дал одновременно основную, боковую тяги и крутанул известную «кромвелевскую спираль сокращения», изредка выполняемую некоторыми отчаянными головами, не боящимися развалить свою машину в воздухе и задеть кого-нибудь, не к месту оказавшегося. Но ни одному нормальному человеку не могло бы прийти в голову проделать этот трюк в тесноте комплексного старта.

Будто рехнувшаяся ведьма в ступе, пронесся перед не разомкнутым еще строем самолетов безжалостный «Милан». Отвернуть не успел никто. Двадцатиметровый форсажный факел, рвущийся из сопел, огненной метлой прошелся по антеннам, кабинам, тестерным пазам; чуткая аппаратура ослепла, оглохла, сгорела, скрутилась, как лист. Три машины — оба «фантома» и «Матадор» — немедленно сели на аварийном автопилоте; многообещающий Такэда, потеряв ориентацию, свернул с трассы синтоистским богам ведомо куда и был посажен наземной контрольной службой. А в это время электронный мозг, судья соревнований, зажег на табло против номера тридцать четвертого число 99 — максимальные очки за данную фигуру — техническая безупречность плюс особый артистизм исполнения. Увы, ни в каких правилах не оговаривалось, на каком участке полигона пилот имеет право совершать программные эволюции. Дж. Дж. не зря выучил наизусть весь кодекс летных законов и все прецеденты за последние пятьдесят лет.

Тем временем уцелевшие пять машин, выстроившись одна за другой, с ревом буравили стимфальские небеса. Первым, как и предполагалось, шел Баженов на сильно закопченном, но невредимом «Викинге», за ним — питомец «боинга», следом — Кромвель, потерявший таки время на своих хулиганских выходках, дальше — обугленный, как картофелина, «Москито» и последним — ушедший с трассы в нижний эшелон и все не решающийся сесть «Кранфилд».