Многократор - Художник Её Высочества Страница 67

Что Степан и сделал.

Грозовой фронт-чудовище запугал полмира. Бильярдными шарами катили напоенные энергией тучи. Тучи грызлись друг с другом, поражая соседей уколами молний. Но почувствовав общую кровь, оборотили посев вниз, к окаменевшим в страхе домам, рябью побелевшим водоемам и трусливым прохожим, заспешившим в укрытия из кирпича, бетона, железа личного и общественного транспорта.

Аэропорт Домодедово, окруженный грозой, похож на желудок, пораженный несварением. Страх порой вызывает такой фэршпэтунг{Verspetung (нем.) — задержание.}, как сказал бы немецкий авиадиспетчер или немецкий вентильный тромбонист, застрявший в аэропорту из-за погоды. Недопереваренную прорву пассажиров бросало по петлям и ёмкостям аэропорта. Надежда выбраться, после объявления по радио о приближающейся грозе, оставила многих. Самые небоеспособные сдавали билеты. Другие колотились у контрольно-пропускных запоров, пытаясь прорваться до полного прекращения полетов. Подавляющее большинство смирившись, занималось всячиной: кто-то баловался пивком, многие погрузились в хроническое чтение, третьи ударились в разговоры, переходящие в беседы со значением и обратно в сторону разговоров, с омертвением тем до примитивного перекидывания словами. Счастливчики, прошедшие контроль, бежали по прямой кишке коридора на посадку в последние отбывающие судна. Авиасудна, разумеется. Повезло и Бумажному.

Самолет стоял готовый к полету и загрузить заинтересованных пассажиров удалось мгновенно. Двигатели выдали мощное «Аий!», серебрянный палец круто пошёл в нос неба, перепрыгнул было бильярдные шары и вдруг, вопреки логике, когда молнии падают вниз, вверх выбросилась стрекательная пуповина ненормальной толщины и яркости. Она знала свою цель и таки поразила её. На излёте анилиновый кончик молнии догнал лайнер и впился в его серебряное брюхо. В ушах лопнули перепонки, в глазах треснуло глазное дно. Страшно до того, что захотелось заорать не своим голосом: «Я скорблю и сокрушаюсь о том, что пал с неба! Но не потому, чтобы я хотел поклоняться Тебе или признать себя виноватым! Скорее чем поклониться Тебе, я согласен быть брошенным на дно ада, в муки, в сто пятьдесят пять миллионов раз злейшие моих нынешних!» Но никто не успел бы произнести ни буквы. На мгновенье увиделась черная трещина с мешаниной кабелей и тут же черное вспыхнуло слепящим синим небом с искрами от раздераемой электропроводки. Самолет разломился как раз над головой и по корпусу вокруг, прямо под степановым сиденьем. Из ноздрей выстремился полный ужаса воздух, последняя мысль мелькнула, великолепная по своей глупости: «Я забыл пристегнуться».

Разорвав веки, успел заметить нырнувшие в злобные шары две половинки лайнера. Сам он падал отвесно, уцелевший в катастрофе и абсолютно невредимый. Рядом с ним, потеряв горизонтальную скорость, кувыркались какие-то предметы. И больше ни одного человека. Он один. Один! ОДИН!!!

Какую высоту успел набрать самолет, неизвестно, наверное, все-таки огромную, ибо быстро степаново тело достигло облаков и, пробив их, влетело в пространство, скрытое от прямых солнечных лучей. Хотя солнце исчезло, темнота не побеждала. Светло вокруг, как если бы падать вдоль бесконечной поверхности фонаря-шара из матового стекла. Не внутри сферы, а снаружи. Фонарь горит.

Отстрелялся вокруг сумасшедшими глазами. Гроза осталась вверху. Но и земли не видно. Некое светлое пятно поднимается навстречу. Может, вспышками молний освещаемая земля, может быть, еще облачные покровы, понять невозможно. Навязанный просмотр слайдов-кошмаров. Неизбежность смерти превращает разум в одну большую конвульсию и само по себе является крупной философской мыслью.

До смерти: сто пятьдесят пять, сто пятьдесят четыре, сто пятьдесят три… Можно погибнуть от шока, если просто ждать и падать. И всё же, и всё же… Вспомнил, как передвигаются парашютисты: руки к груди, ноги пошире, создавая эффект планирования. Попробовал. С раскачиванием и рысканием, но получилось. Почему бы вон в том предмете не оказаться парашюту? Или длинному куску материи? Он успеет завязать один конец вокруг груди, в другой вцепится с силой обреченного и кто его знает… Реальная история в книге рекордов Гинеса — женщина упала с четырехкилометровой высоты на снежный склон и осталась жива. Тот самый единственный шанс из ста пятидесяти пяти миллионов.

Предмет приблизившись, оказался ящиком. Вывернулась плоскость с замком держащим крышку. Вцепился в него, дёрнул. Крышка пошла, воздушные струи ворвались внутрь, выжимая куб, тут же распавшийся шестью плоскостями, поролоновыми прокладками и яйцом с его голову.

Зачем ему яйцо? Да чтобы не сходить с ума, как Адам после грехопадения. Подумав, ударил о колено. Скорлупа и желатиновые капли унеслись вверх, а у колена летело теперь тельце. Птенец выкатил из-за пленки бусинки глаз и испарил клювом первый звук:,Кля-а-а, Степан взял его в ладони, чувствуя с этим, как проходит страх. И птенец вот умрёт, рожденный летать. Нелепо.

— Расправь свои гульки, да лети! — крикнул.

«Кляр», — ударило над головой. Волна воздуха перевернула Степана лицом вверх. От него удалялась птица гигантских размеров. Но на него пикировала другая. Острые когти схлопнулись перед самым лицом, крылья обдали молниеносным духом уксуса потного тела.

— Возьми ты его! — отпихивая от себя птенца в сторону завершившей круг и падающей на него первой птицы.

Вовремя сделал. Теперь бы они не промахнулись. Закрылись ощеренные железные клювы. Птицы падали вбок за птенцом, кажется сообразившим, что держать крылья — значит жить. Падение его всё замедлялось, переходя в соскальзывание, в куцый неумелый, но полет. В отличие от Степана, дырявившего облака.

Кто понимает природу? Зевс? Вряд ли. Зевс может помнить созданные им вещи, но не охватить ему бесконечность причинно-следственных связей. Дважды два четыре. Четырежды четыре шестнадцать. Шестнадцатью шестнадцать двести пятьдесят шесть. Двести пятьдесят шесть на двести пятьдесят шесть равно шестидесяти пяти тысячам пятистам тридцати шести. Шестьдесят пять тысяч пятьсот тридцать шесть на шестьдесят пять тысяч пятьсот тридцать шесть равно четырем миллиардам ста девяноста четырем миллионам двумстам девяноста шести. Четыре миллиарда сто девяносто четыре миллиона девятьсот шестьдесят семь тысяч двести девяносто шесть умножить на четыре миллиарда сто девяносто четыре миллиона девятьсот шестьдесят семь тысяч двести девяносто шесть равно 17597750611451 и еще 10 в девятнадцатой степени. На следующую операцию не хватит страниц библии. А если еще сто пятьдесят пять миллионов таких операций? Здесь даже Зевсу — первому числяру делать нечего.