Светлана Дильдина - Попутного ветра! Страница 7

   — Сердце болит. Жаль помирать… Может, и впрямь виноваты сами. А отчиму передай, я теперь нескоро его увижу.

   Поздняя осень в Лаверте — тяжелое небо, мокрые листья, летящие под колеса, а то и в лицо, мокрое седло, брызги грязи на штанах и колесах.

   В проливной дождь ездить не стоит — может, кому-то и нравится, когда в лицо бьет моток воды из-под встречного грузовика, когда веером водяным накрывает с головой.

   С моря дует мокрый ветер — не холодно, но для приезжих довольно-таки противно.

   Зима — неглубокий снег, порой тает совсем, морось снежная, белая крошка на рукавах, на плечах — повсюду. И марево туманное. Сыро…

   А сейчас в Лаверте весна.

   Сухо, только слепой дождик иногда подкрадется. Ребята из яхтклуба счастливы — соревнования на носу… И те, что летают, счастливы.

   И я, когда возвращаюсь в город.

Глава 4

   Лаверта

   В занавеске запуталась пчела. Девушка с серебристыми волосами аккуратно освободила жужжащую пленницу, избегнув жала. Присев на краешек стола, покосилась на ветки акации — те покачивались под самым окном, на светлой зелени вспыхивало и подрагивало солнце.

Перевела взгляд на письменный стол, вздрогнула, увидев карточку. Юноша лет семнадцати, с чуть острым, нервным лицом, наклонился, немного виновато улыбаясь. В его руке был моток бечевки — делали заграждение, русые волосы нуждались в стрижке. На плечо падала тень — будто невидимка положил руку.

Девушка прикусила губу, отвернулась и уставилась во двор, принуждая улыбку вернуться на лицо.

   Телефонная трель — мелодия, подобранная специально, причудливая партия флейты.

   — Нет, он не звонил… Да, я слышала… он был в городе. Я по-прежнему ничего не знаю. И какой мне смысл врать? Можете не верить. Значит, не так уж замечательно… — голос девушки стал напряженным, в нем появился металл. Не отлитый в прочной форме, готовый перенести любые передряги и смены климата, скорее, металл — напряжение перетянутой струны. Еще чуть-чуть, и струна не выдержит.

   — Да, разумеется, я сразу дам знать!

   — И оставьте меня в покое! — выкрикнула девушка, глядя на замолчавший телефон.

   Резко стерла слезу, будто ударила себя по лицу.

   — Дура…

   Это не помогло, где-то в глубине глаз работали слезные помпы, и зрачки постоянно заволакивало соленой влагой.

   Подруги опасались девушки — после попытки утешить, заявив, что все парни, даже самые лучшие, по сути сволочи, самовлюбленные эгоисты. Тогда она бросила сквозь зубы несколько едких фраз, она умела бить по самому слабому месту, хоть старалась не сделать этого даже случайно… и не на подругах она вымещала свою боль, а на плоских и правильных утешениях, в правдивость которых не верила до сих пор.

   — Дура…

   Смирившись, она побрела на кухню варить себе кофе, уже понимая, что в очередной раз не выдержала, не смогла сохранить для самой себя личину гордой и независимой.

   Грань, которая в былое время так явно отделяла для нее понятия «гордость» и «унижение» ныне была размыта. Попытаться снова, не желая расстаться с верой, нарваться на пренебрежение — или оттолкнуть былое и тем предать себя и другого?

   — Почему я не могу просто верить или уж просто не верить? — спросила она голосом, надломленным и горчащим. И знала уже, что совершит еще попытку… неизвестно, последнюю ли.

   Кресла, обтянутые коричневым плюшем, казались обманчиво мягкими. А на деле довольно-таки твердые сиденья, не для того предназначены, чтобы лентяи просиживали штаны. Так и мы сами, подумал похожий на легкоатлета брюнет с глазами, под которыми залегли тени усталости. Он задумчиво помешивал ложечкой сахар в чашке с очень крепким кофе. Собеседник, сухопарый седой мужчина с ястребиным носом и тусклым взглядом, покосился на чашку с кофе неодобрительно — такое пить, только если мечтаешь посадить сердце.

   Брюнет говорил, а рука с ложечкой двигалась будто совсем независимо:

   — Я все же не думаю, что молодежь стравливают сознательно. Горячие головы всегда найдутся, очень горячие… а вот остыть им никак не дают.

   Покосившись на вторую, уже пустую чашку кофе, вынул из папки листок, протянул собеседнику.

   — Это…

   Седой скользнул глазами по странице, перевернул, обнаружил вложенные фотографии. Внимательно рассмотрев, кивнул.

   — Значит, они наконец что-то сообразили. Никогда не думал, что от древностей может быть польза.

   — Польза? — брюнет, фамилией Войта, глотком выпил содержимое чашки, продел палец в ее ручку, всмотрелся в дно, будто решил погадать на кофейной гуще. — Я бы предпочел водородную бомбу. Вот-вот будет взрыв, прости за каламбур. Мы не одни умники, чтобы следить за «Рубином». Такие вот гении сначала изобретут что-нибудь изобретут, потом радостно раззвонят об этом на весь мир, а потом будут растерянно плакаться — как же так, мы хотели всего-то осчастливить человечество! Если слух просочится в прессу, то в городе поднимется паника, а помахивая перед окружающими такой вот колбой с изобретением, или не колбой, а что там у них, особо сообразительные смогут диктовать свою волю. Люди же склонны к панике даже по пустякам. Лучше пусть я прослыву параноиком, чем Лаверта превратится в кладбище или взлетит на воздух.

   Ему ответом был шорох тонкого картона.

— А, вот. Отчим этого пацана. Обычный археолог, не связан с лабораторией Лойзы, но все-таки эти двое товарищи, долго были коллегами по раскопкам. — Седой всмотрелся в фотографии. — Нет, все же не думаю, что эта ниточка куда-нибудь выведет.

   — А все-таки сам-то ты как думаешь? Его мальчишка исчезает едва ли не из операционной и в дальнейшем ведет себя будто курьер или маячок? Больно уж подозрительное совпадение.

   — Мальчишка всегда был прямо-таки паинькой. Ни приводов, ни сомнительной дружбы. С «пчелами» общался, среди них есть несколько человек с судимостями, но все мотоциклисты так или иначе пересекаются.

   — Как и филателисты, и любители аквариумных рыбок. И все же?

— Не знаю. Они сами тревожатся. Если мальчишку увез кто-то, полагаю, отчим к этому непричастен.

— Почему ты так думаешь?

— Он искал Микеле. Кстати, ты же видел медицинское свидетельство? На мальчишке живого места не было после аварии. Не знаю, куда его увезли, но явно в очень хорошую клинику. Все частные в Лаверте и окрестностях ни при чем… вот тут начинаешь понимать, как легко водить нас за нос.

— Я прикидывал — пасынка могли забрать как заложника. Если возникнет нужда припугнуть, очень удобно. Но мальчишка-то, похоже, сейчас свободен, вот в чем штука. А домой носу не кажет. И эти его «пульсации»… а как иначе назвать, скажи на милость? Появился, исчез…