Многократор - Художник Её Высочества Страница 74

— Ух ты! — выдохнул художник.

Ангел зеркально отражает телом мир, летуч и свободен. Поймет ли кто такое превращение? Если нет, тогда делается так — находится суровый танк на постаменте и красится розовой краской. После окраски можно увидить мерзейшее зрелище. То же впечатление, но с учетом инверсии.

— Пхринимай, жхрец. Но помни, — до пехрвой упавшей звезды. Подпиши договохр.

Абигель уколола палец о шип крестика. Капля крови полетела к Асиелю, приготовившему лист, и упала на него подписью.

— Истинный свет зовет. Я ухожу.

Человечка окутал зеленоватый дым, из него выглянула медвежья голова и прорычала:

— Твоя душа прекрасна, жрец. Ждём её.

Дух исчез, оставив серную вонь, от которой тянуло расчихаться.

— Назначил свиданку моей душе, шмакодявочник! Что остолбенел? Выходи, теперь не утащит.

Степан сделал шаг за жрецом, зацепил ногой, потащил за собой ленточки, сбросил их балетным пти батманом, и, заглядывая девушке в глаза, спросил:

— Признайся честно, ты мне в кефир гашиш подмешиваешь?

Абигель презрительно бросила:

— Перестань сопли на кулак наматывать! Наслаждайся великолепием небес!

— Что за выражения? — имея в виду не великолепие небес, а сопли. — Ты ж интеллигентная дама.

— Слюна жабёныша я. Начнём или будем тянуть вола за яйца?

Стянув за пятку ангела, надела на себя ночнушкой. Сначала из его точёных форм выступали волосы, нос, плавнички ушей, островки плеч, локтей. В том месте, где у ангела пустота, ещё мастились груди, животик, но вскоре пропали. Ангел всосал в себя женщину и ожил. Расправил крылья, полетел к окну. В голове взорвалось: «Ка-ака-ая кра-асо-ота-а-а!!» Это была телепатическая связь.

Раздался звук лопающегося переспелого арбуза, и из ангела на пол вывалилась всклоченная Абигель.

— Ты сам посмотри на мир! Это ж земля и небо!

Схватила парящего ангела и подступала к пятившемуся художнику.

— Отойди от меня! Что ты хочешь сделать?!

— Надеть на тебя, хи-хи-хи.

Хотел убежать за стол, но не успел. Ощущение грандиозного нападения. Внутрь накачивающий удар, подобный клизме, неожиданный и противоестественный. Путаясь в тине, еще поборолся, понимая, что уже проглочен, и замер. И как только замер — вселенная открылась.

Представший мир божественно прекрасен. Степан-ангел питался чистой энергией, в изобилии плещущейся вокруг. Не той примитивной энергией, бегущей в кабелях в ставших прозрачными стенах, собирающейся росой на антенне космофлота в шпиле, а метаэнергией «неподвижного перводвигателя», радужными волнами омывающей его крылья (и впитывающейся крыльями). Реальность преобразилась. Нет, он не перестал видеть город внизу, но стало видимое прозрачным и только частью огромного мира, осматриваемого не двумя глазенками, а одним огромным глазом от кончика крыла до кончика крыла, от вершины летящего копья до малюсеньких пальчиков на ногах. Он видел и бесконечный космос, и сквозь землю, и мешанину городов, людей, вод, кораблей, дорог, автомобилей, заводов, разноцветных полей. И всё открытое, и не главное, потому что сквозь это можно увидеть любое следующее. Всё играет цветом, бликует миллионами мыслей, слов, намеков, интонаций, которые он может охватить и догадаться о их смысле. Если есть необходимость, то по произволу что-то приблизить к себе, рассмотреть, понять детально. По человечески, но и как бог.

К примеру, эта девушка внизу. Посмотрел на неё и видит её лептонную душу. Душа ограничена двенадцатью гранями, формой — додекаэдр. И понимает её соучаствующий восторг и любовь… Любовь? Да, скрываемую любовь!

— Вылезай, — смешок снизу. — А то я вижу, тебе понравилось.

Собрался было попарить, но девушка его резвокрылость пресекла, прошептав заклинание на тарабарском языке. В нос ударила серная вонь, в голове орудийно выстрелило и Степан рухнул вниз, больно ударившись затылком об пол. Так больно, что потерял сознание. Психиатора теперь вызывать некому.

Каждый день нужно начинать с чуда. Проснулся, два сырых яйца на тонкие кончики, на толстые сам устанавливаешься настоятельно облегчая движение светил. Летать по утрам на прогулку на Северный полюс, или чудесным образом заиметь корзину глазных яблок, и раздарить прохожим, поражая их великодушием и ремиссией. Бесспорно, такие чудеса — аментивный синдром, вид расстроенного сознания, выраженного прелестями типа: острой спутанностью, полной дезориентировкой, двигательным беспокойством в пределах кровати, галлюцинациями.

Протянул руку, включил телевизорик. На экране какой-то добродушный мультик про пионеров на рыбалке. С таких вещей надо начинать день, настраиваясь. Тоже ведь чудо.

Ты ж рыбак сибирский. Заведи бредень в воды бессознательного, подтяни, пади на колени, вынь крайнюю форму выражения, мелкую рыбешку брось обратно, пусть набирает вес. Как дед на рыбалке говорил тебе, пацану, прикидывая возможность уловистых заудов? Правильно, дед говорил, на рыбалке думать надо, это не рифметика занюханная. Иначе: «На безрыбье сам раком встанешь.» Такова уж логика его предикатов. И Степан держал грудь поплавком, заводя бредешок, теряя дно под ногами, захлебываясь, проклиная белый свет вслух, и деда вполбулька. Вот и займись интуитивным усмотрением высших истин, скрытых во времени. Семь пишем, пять на ум пошло. Думай, что необходимо, чтобы произошло их саморазвертывание. Пора разобраться не шутя. Какие могут быть шутки, когда стоишь не по эту сторону радуги?

Сел, столкнув одеяло в колени.

— На столе стояла ваза, в голове торчала фраза. Мы башкой разбили вазу, чтоб достать оттуда фразу. Поехали!

Был ангел или он в объятиях Морфея испытал красочные галлюцинации дичее дикого воображения Пандоры? Понять, наверное, можно было бы тем же образом, каким персы отличали настоящий изумруд от подделки. Предлагалось посмотреть на камень джину и если у джина вытекали глаза и он слеп, в этом случае изумруд полагался настоящим. Вопрос только в том, где джина-бедолагу взять?

— Он внимательно послушал себя. Сердце страшно билось о грудную клетку.

Пока умывался и облизывался, всё время думал о последних событиях.

Так был ли ангел? Здесь не принципиально: ангел ли, медвежья голова ли из серного дыма…

Стоп! Как это, не принципиально? Очень даже принципиально. И легко проверить, выстраивая после причинно-следственную цепочку.

С мокрым лицом побежал по мастерской, разыскивая мистические следы, как то; колючие крестики, шелковые ленточки, пергаменты, краску на полу. Асиеля с два! Ничего он не нашел, что логично, и вернулся к рукомойнику.