Андрей Морголь - Арсенал эволюции Страница 8

    Я периодически оценивающе  поглядывал на  Шамана: парень  среднего

роста, примерно моего телосложения,  то есть не дрыщ,  но и далеко  не

гигантских  размеров,  с  виду  крепенький,  когда-то  весьма  неплохо

дрался. Но  против своры  огромных разозленных  громил этого  было  на

самом деле совсем недостаточно…

    — Слышь, Шаман,  так что  за фишка, ты  говорил, у  тебя есть  для

нашего дела?  —  Я  искренне  надеялся только  на  помощь  этой  самой

козырной карты друга.

    — Какая фишка?  А-а, ты  об этом?  Да нету  ничего у  меня. Я  так

сказал, чтоб ты себя поуверенней чувствовал. — И, глядя в мои идеально

круглые глаза, Шаман добавил: — Нет, ну а чего ты хотел? Чтобы у  меня

автомат Калашникова с собой был? Или меч-кладенец?

    Пока я осознавал, что нас уже  точно ничто не спасет, мы вышли  на

стадион. Там  в  ожидании томились  целых  семеро молодцев  —  как  на

подбор,  все  гренадеры,  да  еще  и  с  битами  в  руках.  Ни   одной

выгуливающей собачку  старушки, которая  могла бы  вызвать милицию,  в

округе не наблюдалось.

    Шаман своей легкой бесшумной походкой двигался прямо к толпе, а  я

на досрочно ощущающих себя переломанными  ногах плелся за ним  следом.

Драться мне с детства  не очень нравилось, а  уж получать опасных  для

здоровья звездюлей, наверное, вообще мало  кто любит, поэтому я  решил

попытаться толкнуть  оправдательную речь,  остановившись в  нескольких

метрах от  Бориса и  его могучей  кучки. Но  Шаман, как  ни в  чем  не

бывало, продолжал двигаться вперед.

    Внезапно Саня сделал молниеносный рывок и, словно стрела в яблоко,

вонзился в  толпу амбалов.  Проследить за  дальнейшими событиями  было

невозможно. Только  слышались глухие  звуки ударов,  хруст  ломающихся

костей и  дикие  вопли. Периодически  я  видел Шамана,  черным  пятном

мечущегося между  медлительными  тушами  лихих  спортсменов.  Довольно

четко мне удалось  заметить лишь, как  Сашка вынес челюсть  последнему

истукану эффектной вертухой,  и тот, закручивая  вокруг себя  кровавую

слюну, рухнул на землю. Между падением тела первого мордоворота и этим

ударом прошло не  больше десяти секунд.  Семеро здоровых мужиков  были

начисто вырублены, а Шаман даже не запыхался.

    Если честно, я раньше думал, что такое можно увидеть исключительно

в боевиках, да и то не во  всех. А тут чудеса боевой хореографии —  да

наяву! Оказалось, пять  лет назад  от нас  ушел хороший  перспективный

боец, а сейчас вернулась идеальная машина для убийства голыми руками.

    —  Саня,  что  это  было?  —  Я  говорил  медленно,   ошеломленный

увиденным.

    — Это  ниндзю-цу,  дружище,  и  еще  кое-что.  Я  тебе  как-нибудь

расскажу —  может,  даже  научу  кое-чему. —  С  довольным,  на  грани

блаженства, видом  Шаман сцепил  в  замок ладони,  хрустнув  суставами

пальцев.

    Я все еще не мог поверить в свое чудесное избавление от неминуемых

гипсовых повязок и очередного выпрямления носовой перегородки, но  уже

понимал, что Шаману обязан как  минимум своим здоровьем. Придя в  себя

наконец,   я   сразу   проявил   удивительную   для   такого   момента

предприимчивость, а именно: собрал несколько бейсбольных бит. Одну для

себя, остальные  —  на  подарки.  Ретироваться  решили,  не  дожидаясь

тяжелого пробуждения спортсменов.

    Оставлять такую памятную веху жизни в забвении было бы кощунством,

и мы  пошли  отмечать победу.  Вернее,  учитывая трезвый  образ  жизни

товарища, отмечал я один, зато за двоих. Сначала у меня дома, потом  в

баре через дорогу, и  под конец —  в ночном клубе,  где у Шамана  были

какие-то свои дела. Весь день я  сочинял в честь храбрости и  ловкости

друга хвалебные  тосты, которые  к вечеру  становились все  длиннее  и

неразборчивее. По  итогу  в  квартиру  мой  организм  вернулся,  мирно

посапывая на Сашкином плече.

    Бориса и пару  его киборгов я  с тех  пор видел всего  лишь раз  —

пересеклись в гипермаркете, и ребята очень тактично сделали вид, будто

мы незнакомы. Какие умницы, не правда ли?

    А Шаман, упомянув  однажды, и вправду  сделал меня неким  подобием

особы, приближенной к императору. В том плане, что из всех его  старых

дворовых друзей он ни с кем  близко не контачил — только мне  позволял

иногда немного  углубиться  в  свою личную  жизнь.  Сашке  требовалась

какая-то  своеобразная  форма   уединения,  поэтому  в   однокомнатной

квартире, которую он снимал, практически никогда никого из посторонних

не находилось. Периодически я бывал в его апартаментах, обставленных в

японском стиле. Японский стиль — это  значит, что в комнате ни  черта,

кроме жесткой циновки, не было.

    Шаман часто медитировал, много читал и пару раз в неделю брал меня

с  собой   на   тренировки.  В   любое   время  года   и   при   любых

метеорологических условиях  тренировочный  процесс проходил  строго  в

лесу. Никаких  спортивных  и  тренажерных  залов,  только  натуральные

условия. После  непродолжительной  медитации Сашка  принимался  гонять

меня по оврагам, пока мои легкие не начинали вырываться на волю, а сам

он, казалось, выкладывался раза  в два больше.  Потом мы разучивали  и

повторяли особые  боевые движения,  удары  и приемы.  Шаман  показывал

болевые точки, уязвимые места на костях и суставах, где их нужно брать

на излом, учил правильно  дышать, бесшумно и незаметно  передвигаться,

метать  металлические   звездочки,  уходить   от  атак   и   мгновенно

контратаковать, вести бой с несколькими противниками, фехтовать.

    Тренировка заканчивалась спаррингом, который в основном бывал двух

видов. В первом случае Шаман становился поваром, а я — куском  свежего

мяса,  из  которого  он  старательно  делал  отбивную.  Работал  Саня,

конечно, в четверть силы, но достойно влупить ему хоть разочек в ответ

мне ни разу не удавалось. А вот свое тело после таких боев можно  было

смело сдавать в утиль, как отработанный материал. Когда мы  устраивали

спарринг другого вида, размахивал конечностями один я, а Шаман  только

уворачивался и блокировал удары. После окончания он называл мне цифру,

обычно в  промежутке  от  тридцати до  пятидесяти,  которая  означала,