Многократор - Художник Её Высочества Страница 80

— Я могу. Ты же знаешь.

— Знаю. Видел твои черепа и шкуры бедных животных

— А ты с рогатиной на «хозяина» сам попробуй.

Они всё препирались, а Степан, раздав кофейные приборы, подошел разглядеть круглый предмет на ножке. Похоже на бубен, только вместо кожи материал непонятного происхождения. Строитель, заметил интерес художника.

— Воздушный пузырь рыбы. Он, когда высыхает, и сам натягивается, да еще этими винтами по периметру донатягивается. Натяжка происходит полгода в определенных условиях. Здесь особая влажность нужна.

— Ты еще координаты пещеры сообщи, где мембраны натягивают. Враз проведут иллюминацию и бетонные дорожки зальют, чтоб пучеглазым туристам удобнее было глазеть, — одевая через голову инструмент.

Перед лицом Карпа небольшая часть с дырочками для игры, далее разделялась двумя змейками через плечи к затылку. У затылка такая же мембрана на обруче.

Степан щёлкнул ногтем в мутную плоскость. Его хлопнуло по ушам, а кофейная чашка взорвалась в руках. Замер в наклонной позе, только ручка от чашки качалась на пальце.

— С такой хореографией ещё мою бабку сватали, — хохотнул геолог.

Базальски объяснил. Если бы у чашки не было трещины, ничего бы не случилось. А так разорвало резонансом. И, сев в кресло, предложил сыграть на него.

По мастерской поплыл звук. Киты так кричат, звуки эти, красивые и печальные, в слоях другой плотности и солености, как по проводам, несутся на тысячи километров, собирая исполинов в единую семью. Базальски закрыв глаза, распустился лицом. Звук изменился, истончаясь. Мембрана на подоконнике, ожила. Чуть прозрачней стал рыбий пузырь. Звук стал ещё тоньше — распалась на половинки стеклянная банка, флейц, стоявший в ней, упал на бок. Звук исчез совсем — и мембрана тоже. Степан, указывая на такое чудо пальцем, повернулся к «строителям».

— Пропала!

«Музыкант» открыл глаза, оторвался от мундштука.

— Может, точка и содержит все возможности пространства, а вот мои возможности ограничены. Чего орешь не по делу, сбиваешь, фуэтэ не в такт?

Из кресла поднялся Базальски.

— Ух! Первый раз на «струне». Даж страшно стало. Ну?

— Антилопа-гну! На тебе пахать надо, а ты весь розовый, на кнопках балуешься. «Струна» — ни узелка не заметил.

— Удивился, что исчезла? — спросил Базальски Степана, всё тыкающего пальцем в снова помутневшую мембрану. — Еще бы. Ты бы так повибрировал, тоже исчез бы. Сообразил, что к чему?

Честно признался, что нет. Карп уже раздвинул бороду, но Базальски не дал ему высказаться.

— Помолчи. Дай объяснить человеку.

Ловится особая рыбка в сибирской речке, из неё извлекается воздушный пузырь, остальное — в уху. В пещере пузырь натягивается на обруч из стали. Натяжка такая, что проткни мембрану, — кофейной чашкой не обошлось бы, а шпиль университета пришлось бы искать в Москве-реке.

Музыкант, становясь на одной линии с исследуемым объектом и мембраной-зеркалом, начинает играть. Сначала просто играет, потом, понижая тональность, подбирает сверхчастоту, которой ощупывает частоту человеческую. Точнее, частота накладывается на частоту и они либо дружат, либо нет.

— Получается трёхчленная конструкция…

— Трёхчленная конструкция или один многочлен, — перебил Карп. — Вовка, покажи мне свой многочлен?

— Если фронтально смотреть, то справа — мембрана, зеркально отражающая сверхчастоту обратно, в середине — обьект изучения, слева — инструмент с мембраной-излучателем и мозг «музыканта», прибор анализирующий. Волна отражается от мембраны, возвращается, создает в гипоталамусе мозга точку фокусировки, надпочечные железы дают ракетный залп, выброс энергии огромен, но она тратится на тонкую вещь, на настройку, кругообразно идёт дальше, накладывается уже на частоту исследуемого. Свою характерную частоту имеют все и всё, от человека до осадочных пород.

— Фаллоимитатор также имеет.

— Ну, не мешай, Карп! Если болезни нет — частота выглядит гладкой. Если патология есть — частота дерганая, с узелкам. Трудно объяснить. Мораль басни такова: человеческие волевые акты — это природные силы, способные прямо воздействовать на мир. Способ? Человек — резонансная перемычка меж тайным и явным. Человек и мир взаимообъясняются, они одно и то же, только масштаб другой: один к бесконечности.

— Па дэ ша в оркестровую яму. Куда тебя понесло, Вова.

— Тогда сам раздвигай ушами камни.

— Еще чего. У меня рот занят другими мыслями.

— А у меня получится? Так хорошо объяснили.

Пусть попробует. Одели на Бумажного трубу. Набрал полные лёгкие воздуха и дунул. По мастерской покатился ущербный звук.

— Ну-у! Па дэ буре сюиви на полной ступне, — брезгливо протянул борода. — Не умеешь в воде пердеть, не пугай рыбу.

Вернул инструмент. На губной гармошке как-то привычней.

Давным-давно в школе в доисторическом хламе обнаружили пионерский горн. Весь его класс пытался выдуть мелодии, знакомые по старым фильмам о революции. Труба не помнила ни о какой революции и только кашляла, хрипела, но чаще издавала контреволюционный звук, по поводу которого Мякенький Карп только что демонстративно зажимал нос.

Геолог бабахнул ладонями. Будет разглагольствовать! Подавайте больную.

Степан позвонил. Трубку никто не брал. Уже почти отнял рожок от уха, как услышал — пикающие сигналы прекратились.

— Аллё! Аллё! Аби! Ты дома?! Аллё..!

Долгое молчание в алёкалке.

— Абигель, это ты?! Аби! Аби! Аб…

— Дома, — ответила с запаздыванием, будто улетала в глубины космоса на звездолёте, а радиосигналу необходимо время на дорогу.

— Аби… Мы… я… Чем занимаешься? — потерял ритм Степан.

Звездолёт так отдалился, что радиосигнал возвращался чуть не минуту.

— Вяжу.

Приятно удивился. Если человек вяжет, значит Бастилии отдыхают. Тётушка его, помнится, вязала на лавочке, рядом он в песочнице, сопливый, коленки в зелёнке, в головёнке одна мысль вертится: что бы такого наврать, чтоб «Чупа-чупс» с жувачкой внутри, купили. Тётушка пальцем очки на переносице подоткнёт и спицами триньк-триньк-триньк. Счастливое детство в зелёнке.

— Ты вязать умеешь, малыш? Никогда не видел. И какие, интересно? Вологодское кружево, велюшкой? Брюссельское, на коклюшках? Саксонский кружевной воротник, короной или спицами, столбиком?

— Столбиком, — механически отвечает.

Умиляется художник, что столбиком.

— Приезжай ко мне. В смысле: я тебя сам заберу. У меня тут друг твой… А?

Молчит астронавт, только мерещится: триньк-триньк-триньк. Фотонные двигатели звездолёта, наверное, работают.