Андрей Чертков - Миры Стругацких: Время учеников, XXI век. Важнейшее из искусств Страница 81

— Жалко, — согласился я. — Очень они у тебя красивые получились… А простыню зачем убрала? Ты смотришь, а я защититься никак не могу.

— А зачем тебе от меня защищаться? — удивилась Нава. — Это если кто плохо смотреть станет, защищаться надо. У нас могут так посмотреть, что вдруг чирий выскочит на нехорошем месте или кожа зудеть станет. А то могут заставить волосы вылезти с красивого места, с головы например, а залезть на непотребное для них место — на нос; как Кулак ругается, если сильно осерчает, то и правда, вырастут… Или на заду… Представляешь волосатый женский зад?!

— С трудом, — засмеялся я. — Эту святыню лучше не трогать.

— А были случаи, — вздохнула Нава. — Или на бровях волосы становятся длинные, как на голове.

— Какие-то ты все страсти рассказываешь, — покачал я головой.

— Это чтобы ты не думал, что я плохо на тебя смотрю. Я на тебя хорошо смотрю: шрамам говорю, чтобы они быстрей зарастали, а кости лучше срастались. А еще я смотрю, как ты не похож на наших лесных мужиков. Сложение совсем другое, более легкое, гибкое. Наверное, правильно — в летающих деревнях такие и должны жить…

— Я в городе жил, — вдруг вспомнил я. — Летающая деревня — это просто способ передвижения там, где дорог нет, по воздуху.

— Как птицы?

— Ну почти как птицы, разные способы есть.

Я чувствовал, что они есть разные, но какие именно — не вспоминалось.

— Старец тоже все про Город талдычит: в Городе то, в Городе се, надо в Город сходить — там скажут, чего нельзя, а то никакого порядку не стало. Но все думают, что никакого Города нет, потому что, кто туда ни уходил, больше не возвращался.

Я принюхался. В доме все отчетливее пахло дрожжами. С запахом всплыло и слово. И установилось соответствие между понятиями «дрожжи» и «бродило». Дрожжи — это нечто концентрированное, а бродило — типа закваски дрожжевой.

— Что, почуял? Закрутил носом? — обрадовалась Нава, заметив познавательные жесты моего носа. — Точно, подходит еда. Я чувствовала, когда ты проснешься. А не проснулся бы — пришлось бы будить. Еде нельзя позволять перебродить — потом живот пучить станет… Ну, давай подниматься будем.

Мы общими усилиями сначала посадили меня на лежанке, потом тихо-тихо, мелкими шажками перешли к столу, где я сел на второй табурет.

Нава положила рядом со мной ложку и подвинула деревянный долбленый котелок, в котором пышно бугрилось нечто кашеподобное желто-зеленого цвета. Никаких отрицательных эмоций у меня зрелище этой еды не вызвало.

— Это вкусно, — вдохновила меня кормилица, зачерпнула из котелка своей ложкой и, положив в рот зачерпнутое, изобразила рожицу блаженства. Очень потешная рожица.

Не хотелось ее разочаровывать. И я решительно зачерпнул краешком ложки маленькую порцию каши. Так получилось — инстинкт самосохранения не дремлет.

По глазам было видно, что Нава слегка обижена моим инстинктом, но ничего не сказала, ожидая моей реакции. Я осторожно продегустировал незнакомую еду, покатав ее языком по небу. А вкусно оказалось! И очень душисто, даже духмяно, будто лучшие запахи леса в один котелок затолкали. И такой аппетит вдруг взыграл, что я принялся уплетать за обе щеки. Да не тут-то было — после нескольких ложек Нава отодвинула от меня котелок.

— Хватит, хватит! — весело объявила она. — А то в кустики не набегаешься! Я ж чувствую, что лежа ты больше не будешь… А бегать еще сил нет.

— Не буду! — набычился я. — Умру, а не буду!

— Слышу голос мужчины, — улыбнулась Нава. — Вкусно было?

— А то не видела — за уши оттаскивать пришлось… Ничего вкусней не едал! Мастерица ты! Хозяюшка!.. И одела меня, и накормила…

— Берешь в жены?

— Ты бы меня взяла, такого никудышного! — хмыкнул я. — Я же помру без тебя! Мы теперь навсегда связаны, пока ты меня не бросишь.

— Не говори так! — обиделась Нава.

— Не буду, — пообещал я, почувствовав, что перехлестнул. — А давай меня оденем, и ты позовешь Обиду-Мученика. Я его поблагодарить хочу за то, что он меня притащил сюда. Он будет меня спрашивать: а почему? А я буду его спрашивать: а почему?.. Так мы с ним и поговорим. А то нехорошо получается — он меня спас, а я его не поблагодарил.

— Одеться мы, конечно, можем, — согласилась Нава. — Но Обиду-Мученика я позвать не могу. Не думала, что ты его помнишь. Как ты его мог запомнить, когда у тебя голова почти отдельно от тела была и ты все время был без памяти.

— А ты же мне про него много раз рассказывала… И я сам помню, как он меня тащил. Плохо помню, отрывками, но помню. Больно было, наверное, много раз сознание терял… Еще помню, что полный дом гостей тут был, мужики одни, и кто-то Обиду-Мученика по имени называл. Тогда я этого не понимал, а сейчас вспомнил, когда язык понимать стал. Одни и те же звуки в лесу, когда он меня тащил, а его сзади окликали.

— Это Колченог окликал.

— Ну да, Колченог… — Эти звуки наконец-то воссоединились в моем сознании с образом мужика и его именем… — А почему ты Обиду-Мученика позвать не можешь?

— А потому что ушел он в Город и не вернулся. Он всех своими вопросами достал: и Колченога, и Кулака… Кулак его побить хотел, сильно рассердился, Старосте жаловался… И Старца довел, он даже перестал к нему есть ходить, так и сказал: у меня от твоих вопросов пища в рот не лезет. Я не знаю — почему, Город знает — почему. Вот пошел Обида-Мученик в Город и больше не возвращался. А сначала за ним вся деревня побежала, чтобы наказать, так он всех достал — ну прямо как жук-короед, все нутро людям проел своим «почему». Но не догнали, тогда он и ушел в Город и больше не вернулся.

— Жаль, — сильно расстроился я. Очень хорошо я понимал своего спасителя, потому что у меня этих «почему» было гораздо больше, чем у него. Хотя, кто его знает — может, он тоже не в лесу родился, а попал в него, как и я, только не так покалечился. Тогда мы с ним на равных в состязании «почемучек». Но если он родился в лесу, то ему до меня далеко. Хороший бы у нас с ним разговор получился. — Жаль, на одного доброго человека в деревне меньше стало.

— Да, Обида-Мученик был добрый человек, — сразу согласилась Нава. — Это он с Колченогом нашел тебя за Тростниками, — в несчетный раз принялась она рассказывать героическую историю моего спасения.

В голове монотонно нудело, и на фоне нудения возникала мутная зрительная иллюстрация к повествованию. Типа любительского видео. Бымц… Что такое любительское видео? Раз уж выскочило в связи, то, наверное, некое зримое сопровождение рассказа?.. Интересно, как это можно сделать? Чтоб не само в голове возникало, а со стороны смотреть. Еще интересно: почему от этих мимолетных мыслей стало так волнительно в груди, будто ветерок пролетел?