Воин-Врач IV - Олег Дмитриев Страница 15

Всеслав, глядя на которого Рысь внезапно перестал ругаться в голос, смял в руке золотой хозяйский кубок, будто бумажный, но вряд ли заметил это. Крупные синие и красные драгоценные камни выпали из лапок-креплений и лежали рядом с побелевшим кулаком. Перламутровые магриты, жемчужины, со стуком покатились по столу в разные стороны, но никто и не двинулся, чтоб подхватить-поймать их.

— Байгару. Пусть поднимает «лёгких». Идти вверх по течению широким серпом, не меньше дюжины вёрст от края до края. И пожать тем серпом всех: раненых, хворых, сдавшихся, побросавших оружие и брони. Пленных не брать. Передумал я. Не вернутся они с докладом в Рим. Ни один. Все, до последней твари, тут останутся.

Алесь и Гнат даже не кивнули, обозначая то, что приказ принят и будет исполнен. Оба они смотрели не отрываясь на то, как текла медленно и неотвратимо тонкой струйкой кровь князя по ножке и основанию кубка, образовывая алую лужицу на белёной скатерти.

— Та же весть всем нашим, Звоновым и древлянам. В этой битве не будет с той стороны ни раненых, ни пленных, сдавшихся на милость победителей. И милости той тоже не будет! С завтрашнего дня новый обычай на Руси. Тем, кто ступит на нашу землю со злом, тайным или явным, тем, кто поднимет оружную руку на любого русского, тем, кто станет назойливо проповедовать и склонять людей наших в свою веру, кто грабить и жечь соберётся, всем иноземным клоунам-скоморохам есть одна награда — смерть!

Оригинально трактованная песня про итальянского артиста-шутника из моей памяти звучала, исполненная глухим рыком Чародеева голоса, страшной клятвой. Или пророчеством. И мне очень хотелось на это надеяться.

— Может, не всех, княже? — выждав прилично, подал голос Рысь.

— Деток, Гнат. Малышей, Вольки моего ровесников, в костры бросали. На глазах матерей. Всех до единого, до самой последней мрази! Того, кто жалобиться, жалеть их станет, сам мне покажешь! Я не допущу того, чтобы хоть одна паскуда домой вернулсь и жить продолжила, посмеиваясь над тем, как русов, простачков и добряков, вокруг пальца обвела. Чтобы детям и внукам своим про то байки да хохмы рассказывала. Не должно быть и не будет у таких ни детей, ни внуков!

— Дай руку глянуть хоть. Завтра меч удержишь? — хмуро попросил после ещё более долгой паузы друг. Понимая, что кроме него отвлечь Всеслава от жгущих и мучивших того образов, от лютой, но пока безвыходной и от того ненужной и опасной ярости, некому.

Князь с удивлением опустил глаза на ладонь и попробовал выпустить из правой руки кубок. Под которым натекло уже неровное красное озерцо с миску величиной, блестевшее при свете лучин тёмно-алым глянцем. А когда не получилось, начал разжимать пальцы при помощи левой руки, по одному.

— Найди, Глеб, торговцев латинских. Вряд ли все успели сбежать, много их тут у тебя было, и обычных, и непростых, — продолжил Всеслав уже спокойнее, после того, как залил перцовкой глубокий порез. Боль, от которой перехватило дыхание, была внешней, понятной и логичной, и от этого даже словно приятной. Потому, что отвлекла от той чёрной, неизбывной, внутренней.

— Пусть найдут сотню саней. И завтра к вечеру подгонят их под Княжью Гору, где встретим мы… противника. Алесь, проследишь, чтоб погрузились. Рассчитаться с ними долей из добычи. Оружия не давать, бро́ни можно. Если не хватит — возьми из казны походной. Хоть Росью, хоть Днепром да Дунаем, плевать мне как, но пусть саночки те доставят до Римских земель.

— Сотню могут не найти, — задумчиво проговорил здешний князь. На которого Всеславовы сотники вскинули глаза с непониманием и удивлением.

— Это не просьба, Глеб. Это приказ, — лязгнула сталь в голосе Чародея.

— Чего хоть повезут-то, княже? — неуверенно уточнил Алесь, старший по транспорту и связи.

— По нашей Правде положено лиходея, что бесчестье чинить надумал, выдавать головою, — задумчиво глядя на пламя ближней лучины, что будто бы дрожало в страхе, глухо ответил князь. Переспрашивать или уточнять никто и не подумал.

В соседнем зале гудели в прямом смысле слова викинги. Всеслав с сотниками, вернувшиеся после беседы со здешним руководством, повалились было спать, но шумное соседство к этому не располагало. Сон, несмотря на воинскую привычку ухватывать его в походе в любое удобное время, и так не спешил, после недавно завершившегося совещания, а уж рёв северян, даже за несколькими стенами, делал его и вовсе невозможным. Устав слушать, как ворочаются на шкурах друзья, Гнат долго вздохнул и вышел, причём не скрипнула и эта, незнакомая, дверь. Через некоторое время раздался грохот, будто Глебов терем начал разваливаться по брёвнышку. Громогласные песни и тосты оборвались, как секирой срубленные. И наступила тишина.

— Загрыз ты их, что ли? — спросил Всеслав, когда воевода вернулся и начал удовлетворенно укладываться рядом.

— Неа. Сказал: кто выспаться ладом не успеет — без сил будет завтра. И тогда вместо того, чтоб стать Ульфом Победителем или Бьорном Грозой Тысяч, будут Ульфом Хилым и Бьорном Доходягой, — ответил, позёвывая, Рысь.

— А грохнуло что? — в неожиданной после скандинавских запевок тишине негромкий разговор слушали, затаив дыхание, все.

— Да они дверь с той стороны лавками привалили. Видать, чтоб местные не меша-а-али, — в конце фразы воевода зевнул так, что в нём, кажется, что-то хрустнуло.

— Стену уронил? — уже засыпая, уточнил Ждан.

— Она сама, — отозвался спящий Гнат, — ибо потому что.

— Вот навалило-то, — бурчал будто бы себе под нос Рысь. Кони шли почти по брюхо в снегу, фыркая недовольно.

— И не говори. Расщедрились Мара с Зюзей, от души отсыпали. Как по заказу, — согласился Всеслав. — Что скажешь по дороге?

— Ну, Ставр-то, думаю, наверняка бы чего и углядел, или выдумал, что углядел. Я не вижу, Слав. А если я не вижу, то и никто не увидит, — неторопливо, в такт с шагом Булата ответил воевода. Внимательно, пристально оглядывая берега Днепра и устья ручьёв по сторонам.

Полторы сотни всадников шли неторопливо широким руслом, посередине, оставляя за собой утоптанную магистраль шириной в