Путь - Татьяна Алхимова Страница 18

он сел в кресло, перед этим принеся мне еды и воды. Я перекусила и легла на диван. Удивительно, но спать уже не хотелось. Прикрыв глаза, я размышляла, чем буду заниматься здесь целую неделю. Франц тоже молчал, пил чай – я слышала, как он ставил кружку на стол и иногда подливал из чайника заварку. Легкий ветер сквозь окна проникал внутрь комнаты, шуршал шторами.

– Вы не расстраивайтесь, Рина, – неожиданно сказал Франц. – Если хотите, я поговорю с Реем, чтобы он разрешил вам выходить за город и издалека наблюдать за ходом боя? Он упоминал про такую возможность.

– Мне не интересна война, – я всё ещё не открывала глаза. – Гораздо лучше было бы провести меня за стену к небоскребам, чтобы я могла посмотреть на детей и женщин, которые живут там. Почитать архивы, – от собственной смелости мне стало и страшно, и радостно, наверное, даже щеки покраснели, пульс повысился точно, как бьется сердце, чувствуется даже в пятках.

– А вот это вряд ли удастся осуществить. Рей хоть и очень влиятельный, но уже нарушил закон, притащив вас сюда. Эта шалость сойдет у него с рук, поскольку виноват в этом тот, кто позволил копью проникнуть в ваш мир. А в небоскребы попадают только избранные, или командиры и то, исключительно по делу. Нам с вами, простым смертным, – он рассмеялся, – туда нет входа. Кстати, мы ищем того человека, который виновен в случившемся, но пока безуспешно. Дезертир, скорее всего.

– Это такая страшная провинность? Вы сами говорите, что для Рея это шалость.

– Утащить человека – да, шалость. А убежать в ваш мир, не закрыв переходное окно – преступление. Не так много людей в нашем мире умеют это делать, перемещаться то есть. И скорее всего это был не просто военный, во всяком случае точно не рядовой. Но пока бои идут активно, найти его сложно.

– И что будет с этим человеком, если вы его всё же найдете? – насколько жестоки здешние законы? Мне ничего неизвестно об их морали, о правилах.

– Сначала его будут судить, а потом либо накажут соответствующим образом, либо отпустят, если вина не будет доказана. Мы один из немногих городов, который сохранил систему судов. В большинстве городов их как таковых нет, там работает четкая система «проступок-наказание» и никто не разбирается в ситуации. Для нас такой вариант неприемлем, слишком мало население, чтобы уничтожать людей за небольшие шалости, – слышу, как Франц встал и прошёл куда-то. Приоткрыв глаза и повернувшись в его сторону, я увидела, что он стоит у окна.

– Да уж, не завидую я этому человеку. Может быть он просто хотел сбежать от того ужаса, что творится на фронте. От дикого воя и ожесточенной борьбы, которая происходит каждый день, можно запросто сойти с ума.

– Это вам так кажется, Рина. Мы привыкли. Потому что это – наша жизнь. Ничего другого мы не знаем, кроме детства в небоскребах, – мне показалось, или он и, правда, стал говорить более тусклым голосом. Я села и собрала волосы в хвост.

– Так узнайте другое. Вы можете перемещаться между мирами, летать в космос. Какой смысл здесь погибать? – этот разговор начал меня раздражать, какая-то тупая покорность придуманной судьбе. Тошнотворные слова «мы», «привыкли». – Вы просто боитесь что-то изменить, боитесь быть другими. Боитесь вывесить белый флаг и прекратить войну, боитесь осмотреться вокруг ещё раз. Вы заперли детей в башнях из стекла и камня, вы не показываете им поля и луга, деревья и птиц. Вы растите из них расходный материал, бездушных воинов, которые от всего этого белого безумия с радостью идут на смерть! Вы – не люди!

Франц повернулся ко мне, глаза его были полны испуга, ветер раздувал шторы, и они то били его по лицу, то укутывали белым саваном. Он не казался сейчас живым, скорее нарисованным в своём красивом синем мундире, с блестящей серьгой в ухе и длинным пшеничным хвостом. За моей спиной раздались смешок капитана Линкока и тихий голос Рея:

– А вы нашлись, как я вижу.

У меня перехватило дыхание. Я вовсе не собиралась говорить эти слова ни Францу, ни тем более Рею. Это вышло как-то само собой. Одна надежда, что они пришли только что, а не стояли у меня за спиной с самого начала монолога.

– Конечно, нашлась, живая и здоровая. Вон, какие речи толкает. Революционерка! Кого ты к нам перенёс, Рей? – Линкок, не стесняясь, смеялся во весь голос, а я не смела повернуться. Мне было обидно за насмешки, страшно за свои слова. Рей хозяин положения и вполне мог пустить мне пулю в затылок, накинуть петлю на шею – да что угодно, не знаю, как принято у них обращаться с теми, кто недоволен мироустройством в этом городе.

За моей спиной послышались шаги, я напряглась всем телом и закрыла глаза. Вот сейчас всё и закончится. Кто-то сел рядом и тихо вздохнул. Я ждала, кажется, даже не дышала. На мои колени опустилось что-то тяжелое, наверное, какой-то свёрток. Что это?

– Рина, откройте уже глаза. Никто не будет вас убивать за слова, сказанные в дружеском кругу. Если вы думаете, что мы не понимаем того, о чем вы говорили, то вы ошибаетесь. Ну, вспомните нашу первую встречу. Что я делал? Отдыхал. Хотел на мгновение забыть то место, в котором мне приходится жить. Вот Линкок не может перемещаться между мирами и поэтому отдыхает иначе – курит трубку по вечерам и шутит с каждым, кого встретит. А Франц слишком молод и пока не получил разрешения на эксперименты, вполне возможно, что он тоже не сможет этого делать. Последние годы детей с такими наклонностями рождается всё меньше и меньше. А Гальер? Он слишком долго живёт в этом мире и думает о нём гораздо хуже, чем вы. Но никто не позволит ему покинуть город раньше необходимости. Каждый из нас в чём-то согласен с вами. Но большинство солдат не согласятся. Поэтому никто не раскачивает лодку. И убивать вас не будет.

– Да посмотри, как она напугана, Рей. Твои слова не доходят до ушей нашей гостьи, – похоже, Линкок раскурил трубку и сел где-то рядом. Я рискнула открыть глаза и посмотрела на свёрток.

– Что это? – вопрос вышло задать шёпотом, от волнения голос пропал. Мне было стыдно смотреть на присутствующих, поэтому я не поднимала глаз. Франц пришёл в себя, прошёл к креслу и осторожно присел на самый край.

– Открывайте смелее. Поскольку вам придется задержаться у нас, мы с Реем подумали, что вас надо одеть