Воин-Врач IV - Олег Дмитриев Страница 25

доставившим важные сведения. Таких Александр велел пропускать к себе немедля, днём и ночью. Один из ближних слуг поднёс с поклоном золотой кубок с питьём, чтоб унять кашель. Но папа остервенело махнул рукой и выбил посуду из его рук. Оторвавшись от стены. Не той рукой, в которой дрожал пергамент, видимо, крайней важности. Золотой сосуд глухо звякнул и покатился, подпрыгнув дважды, по мраморным плитам. Повинуясь резким жестам понтифика, личная охрана очистила периметр от случайных свидетелей странной и крайне нехарактерной для этих святых мест сцены.

— Я принял весть. Ты можешь быть свободен, — отдышавшись, прохрипел Александр. И гонец попятился от него прочь, не рискуя подниматься в полный рост и пересекаться с ним глазами. О железной воле и очень разных методах папы ходили совершенно противоречивые слухи, и проверять их на своей шкуре изнурённый долгой скачкой не собирался.

Пробежав ещё два раза, медленно и вдумчиво, текст, содержавшийся в донесении, понтифик глубоко вздохнул. Несколько раз. Ему было не до молитв, которыми он привычно успокаивал расходившееся в последнее время всё чаще сердце. Для того, чтобы принимать решения, оставалось слишком мало таких дорогих часов и минут, чтоб тратить их на восстановление сердечного ритма. Чувствовалось всем нутром, как каждый миг становился дороже. Ощутимо дороже. Перешагнув рубеж седьмого десятка, он стал воспринимать цену времени ещё острее, чем обычно.

— Что опечалило тебя, друг мой? — прозвучал участливый негромкий голос прямо за левым плечом. Уже не заставив ни вздрогнуть, ни отшатнуться, как раньше.

— Взгляни, Ильдебрандо! — Александр протянул пергамент подошедшему неслышно бывшему легату, а ныне архидиакону. Фактическому управляющему делами Святого Престола. И его фактическому хозяину, пусть эту мысль официально признанный папа и гнал от себя. Но уже всё реже.

Сын кузнеца из Тосканы, ученик лучших и наставник великих, в свои пятьдесят с небольшим Гильдебранд выглядел крепким и здоровым. Гораздо лучше Александра и большинства кардиналов. Про то, какими методами он пользовался для того, чтобы сохранять силы и цветущий вид, в Риме ходило множество слухов и сплетен, один другого хуже. К сожалению, он, ставленник этого крепкого и буквально пышущего жизнью и энергией священника, точно знал, что часть тех россказней была правдой. К величайшей скорби — не самая невинная часть.

— Генрих решился! — не выдержал он долгого молчания читавшего. — Четыре перевала на Альпах перекрыты, войска продолжают стягиваться. Да на что он рассчитывает, этот дурной мальчишка⁈

— Дурной мальчишка рассчитывает на легионы своего отца и его вассалов. Вполне обоснованно, потому что его полномочия подтверждены одним из твоих предшественников. Не в наших интересах сейчас оспаривать и отменять решения тех, кто был до нас, — задумчиво ответил Гильдебранд. Явно размышляя о чём-то очень важном. Настолько, что даже с наместником Бога на земле делиться мыслями пока не спешил.

— Мы поднимем войска! Мы отзовём с границ верных сынов матери-церкви! — начал закипать Александр.

— Не надо проповедовать мне, друг мой. Поверь мне, я знаю всё, что ты можешь и что хочешь сейчас сказать. В этом нет проку. Пока воины с западных границ доберутся до Альп, Генрих и его псы вывезут в свои земли бо́льшую часть из наших крипт и тайных хранилищ, — не переставая раздумывать, проговорил архидиакон. — Нам было бы очень кстати, если бы те, кого ты направил на Русь, вернулись быстрее. Есть ли известия из тех краёв?

— Нет! Вторую неделю нет новостей, Ильдебрандо. По планам уже должны были сообщить наши люди из Переяславля, что войска прошли их город и взяли Киев. Но последними вестями были слова от вернувшихся торговцев о том, что новый князь закрывает границы и их связные начали пропадать один за другим. И говорили они об этом уже за пределами русских земель, с венгерских и греческих.

— Я помню об этом. Значит, со дня на день придут хорошие известия. Те отряды, что отправились защищать интересы матери-церкви на дикие земли русов, не должны, не могут вернуться без громкой победы и богатых даров от новых прихожан. И это будет очень кстати. На хорватских и сербских землях собираются кыпчаки, степные воины с северных границ Византийской империи. Судя по докладам с их кочевий, они решили усыпить бдительность мадьяр и ударить им в спину. Уверен, если мы предложим больше — они помогут с Генрихом. Их много. Мы победим, Ансельмо, — вселять уверенность и проповедовать у тайного властителя выходило ничуть не хуже тех, кто носил тиары, будучи избранными коллегией кардиналов.

— Ты как всегда прав, Ильдебрандо. Пожалуй, стоит выждать день-другой. И направить людей к мадьярам, пусть начнут обрабатывать степных дикарей, —воодушевился папа.

Человек в пыльной одежде, второй за день, шагал по тропинкам двора Латеранской базилики, еле переставляя ноги. Он выглядел не просто измождённым, а при смерти. Сбитые в кровь ступни, будто сюда его несли не лихие кони, падая замертво один за другим. Тусклые, погасшие глаза, словно он видел саму Преисподнюю. И продолжал смотреть в неё. Руки посланца дрожали. Но это было неудивительно, потому что дрожал он весь. И дрожь та была тревожной, будто он агонизировал на ходу.

Дойдя до замолчавшего папы и привычно скрывшегося в тени Гильдебранда, пыльный упал на колени, протянув Александру пергамент, свёрнутый в трубку. Тот, мельком глянув на печать, узнал оттиск аббата-бенедиктинца, настоятеля монастыря в Гурке, в Каринтии, герцогстве, граничившем с Баварией на севере, Венгрией на востоке и Вероной на юге. По его территории протекала Драва, правый приток Дуная. Сломав печать аббата, понтифик погрузился в чтение. То, что за левым его плечом появилась голова Гильдебранда, не заметил ни он сам, ни лежавший ниц гонец. Продолжавший время от времени колотиться не то от дрожи, не то в припадке.

— Ильдебрандо… что это значит? — дрогнувшим вслед за посланником голосом, спросил Александр. Высоко, совершенно не так, как обычно говорил на проповедях или спорил с королями, графами и герцогами.

— Ответь мне, сын мой, знаешь ли ты о том, что написано в послании? — прошелестел голос из-за спины папы. Словно говорил какой-то бесплотный дух, незримо присутствовавший под сводами базилики. За левым плечом наместника Бога на земле.

В удачно выпавшем перерыве между судорогами или припадками, пыльный кивнул, едва не разбив голову о плиты пола.

— Поведай об этом, — с неуловимым нажимом продолжил бестелесный голос. От которого замер и сам Александр, и, кажется, стал чуть меньше дрожать гонец.

— Причал