Шофер. Назад в СССР (СИ) - Март Артём Страница 26

— А ты че, Микитка, — утер я мокрые от свежей воды губы, пропустил Казачка к железному столбику уличной колонки, — весь день как рыба? Чего молчаливый такой?

Микитка смутился, опустил взгляд. Я понимающе посмотрел на него. Оглянулся. Казачок припал к сильной кристальной струе губами. Жадно пил.

— Отойдем. Не бойся ты ничего, — сказал я Микитке, — и Серого не бойся. Это ж он тебе велел со мной не разговаривать?

— Угу, — покивал Микитка, — сказал, что худо мне будет, — он вздохнул, — если заговорю с Землицыным. С тобой, стало быть. Что не возьмет он меня в люди, когда сам выпутается из станичной жизни.

— Выпутается из станичной жизни, значит? — Хмыкнул я, — и чем же ему станичная жизнь не мила?

Микитка, видимо, решив, что сболтнул лишнего, даже закрыл ладонью губы. Испуганно посмотрел на меня. Я хотел расспросить Микитку, о том, как вышло-то, что он попал под такое дурное влияние Серого, но видя, как парень меня сторонится, не стал я на него давить. Казалось мне, что во что-то недоброе хочет Серый и Микитку и Кашевого, а может и других мужиков втянуть.

Газон Казачка, что ехал впереди моего, оставлял на песчаной, речной почве четкие следы шин. Дорога на речку пролегала вдоль хлебного поля, что колыхалось мерным желтым морем. Потом же, ближе к реке, кое-где начинался песок.

Берега реки же окружил плотный лиственный лес. Он зеленой стеной высился справа от кабины.

Обратив глаза к небу, я увидел, как высоко над нами пролетела большая цапля. Если прислушаться, можно было уловить крик перепелки, гнездящейся где-то в полях.

Когда мы завернули к реке, вдоль дороги пошли густо расти кустарники. Игольчатый тёрн прятал в своей листве еще зеленые плоды. Кизил размахнулся ветками с вислыми зелеными листочками. Грел на солнце незрелые ягодки. Шиповник кутался в белых цветах ползучей жимолости.

Преодолев небольшое ручеек, мы выехали на речной простор. Тут кусты заканчивались, и разворачивался широкий землистый берег. С этой стороны он только кое-где зарастал лесом. На том же берегу лес царствовал, открывая время от времени, узкие песчаные бережки.

Нам нужно было найти, где помельче, чтобы загнать машины прямо в реку. А река, между тем была красива. Сквозь зеленоватые воды ее просвечивали разноцветные камешки, усеявшие собою дно. Быстрина сменялась заводями, на берегах которых покоились засохшие сломы деревьев.

Мы поехали вдоль берега. Прошли широкий гравийный пляж. Даже сейчас трудились на нем колхозники. Белорус, вооруженный ковшом, загребал речной гравий, нагружая смирно ждущий газон.

Это место нам, конечно, не подходило. Потому проехали мы еще метров триста вниз по реке. Остановились, когда нашли мелкую быстрину.

Река в этом месте бежала едва-едва над разноцветным каменистым дном. Может быть была тут она чуть выше колена. Далее, уходя в глубину, река заворачивала за большой, вдающийся в русло, лесистый берег.

— Вот, — спрыгнул я с подножки, — тут, что надо. Тут и отмоемся.

— Запаришься мыться, — сказал Казачок, выгружая из кабины три ведра, одно в другом, которые мы выпросили у девок на току.

Он подошел к грязному, в песке колесу, поскреб пальцем засохшую грязь.

— Отдирать тут все до ночи придется.

— А зачем отдирать? Мы просто искупаемся и все, — хмыкнул я.

— Ну потом-то да, — поежился Гена, — у меня вся шея зудит, будто там целый муравейник поселился.

— Ноги чешутся в башмаках, — буркнул Микитка.

Внезапно показалось мне, что за спиной Генкиной, в разлапистых кустах, которые обрамляли лесную стену, что-то шевельнулось. Вроде бы, проскользнул тихий шепоток человеческого голоса.

— Ты чего, Игорь? — Удивился Казачок, — в лес смотришь, как твой волк.

Я прислушался еще полминуты. Поводил взглядом по приречным кустам, но ничего не высмотрел.

— Да ничего. Показалось что-то. Я о том говорю, что машины сейчас купать будем. Чтобы быстрее. А потом по земельке утрамбованной поедем через поля, через огороднюю. Там на Ленина и в гараж.

Парни переглянулись. Я же, не теряя времени запрыгнул в машину, завел двигатель. А потом двинул вперед, прямо в реку.

Машина сошла по гравийному плоскому бережку, колесами подняла зеленоватую речную волну.

И тогда я принялся кататься по руслу взад вперед, заливая кузов водой. Плеск шел такой, что аж ветровое обливало. Дворники не успевали отбивать воду.

Резвился я от души. Время от времени выглядывал из кабины, подставляя свежим брызгам и ветру лицо. В этот момент казался я себе просто ребенком, занятым беззаботной игрой.

Жмешь вперед и видишь, как из-под кабины идет большая волна! Брызги заливают капот! А вот, метров через сто, темнеет река, уходит в глубину. Включаешь нейтральную и выжимаешь тормоза, чтобы не нырнуть носом в темные урупские воды, а потом несешься назад до самого навала, который бревнами своими и отгородил это мелководье от остальной реки.

Остановился я, только когда почувствовал, как намокли и стали тяжелыми барабанные тормоза. Отогнав машину к тому берегу, выпрыгнул.

— Вот это я понимаю, купание! — Крикнул с суши Казачок, — вот это я понимаю!

А потом и он запрыгнул в газон, согнал самосвал в воду и принялся гонять туда-сюда, обдавая мою машину волной до самого кузова.

— Да тиши ты, черт неугомонный! — рассмеялся я, отплевываясь и обтирая лицо от воды, когда брызги залили и меня, — ни то устроишь потом!

— Виноват! — Смешливо крикнул Казачок из кабины, и отъехал на тот берег. Выпрыгнув, принялся отдирать плоским камнем размякшую озерную грязь с резины колес.

Третьим пошел Микитка. Парнишка поплескал свой самосвал скромно. Поездил немного туда-сюда и прижался к козачковському берегу, рядом с его машиной. Выбравшись, стал поливать ее с ведра, тереть тряпкой.

Я набрал ведро. Забравшись в кузов, обдал им внутри. Хотел, было спуститься за вторым, но замер. Увидел, как что-то цветастое мелькнуло в кустах на том берегу. Теперь я уж точно понимал, что есть там кто-то. Вот только кто?

Спрыгнув на камешки бережка, я с трудом пошел через течение.

— Казачок! — Крикнул я.

— Ммм? — он обернулся.

— Не видал ли ты кого на том берегу?

Казачок удивленно поднял брови. Выглянул из-за машины. Поглядел на бережок.

— Да нет, — пожал он плечами, — нету там ничегошеньки.

— Есть, — Микитка, насильно расталкивая речную воду, приблизился к нам, — я тоже видал. Прячется кто-то по кустам.

— Ладно, — нахмурился я, — а ну, стойте здесь. А я пойду гляну, у кого это там нашелся повод прятаться.

В это время дома у зампреда Щеглова

Пашка Серый опрокинул стопку. Настойка, отдающая легким ягодным вкусом, приятно протекла в горло. Пашка не поморщился, зато сладко причмокнул.

— Нравится? — Улыбнулся Евгений Макарович.

— Угу, — утер губы Серый, взялся за жесткую зеленую грушу. Звонко хрустнул ей. Несмотря на жесткость, груша была сладкой.

— Настойка собственного приготовления, — похвалился зампред, — самогон мой, очищенный. Малина, смородина да алыча тоже с огорода. Я, понимаешь, люблю, когда все свое.

— Угу, — пережевывая жесткую мякоть груши, сказал Серый.

Вечером, после работы Пашка с зампредом договорились встретиться. Были у Евгения Макаровича к Серому дела. И Пашка догадывался какие. Догадывался, и прямо, скажем, не ждал от встречи ничего хорошего. Однако все еще надеялся уболтать добренького зампреда на одну вещь, на Белку.

Зампред и Пашка сидели во дворе большого кирпичного дома заместителя. Они расположились под капитальным навесом, что соединял дом с летней кухней, в которой была даже баня. Да что баня! Во дворе был даже собственный водопровод.

Серый с некоторой завистью посматривал на двор зампреда, однако старался ее не показывать. Хозяйка, полная, но красивая женщина по имени Вера Павловна, работающая в колхозе счетоводом, заботливо накормила Серого первым — супом с лапшой и вторым — толченкой с жирной котлетой из свинины.