Ирландские танцы (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич Страница 27

— Наташ, а на кой (чуть не сказал — Коминтерну) этому техотделу список моих сотрудников?

Наталья от моего вопроса ушла, улыбнулась.

— Товарищ Кустов, ты не переживай. Этот список кроме меня и еще двух человек никто не видел. А кто они — сам можешь догадываться.

Ага… Могу предположить, что один из них является Зиновьевым, а второй — Бухариным. В тот год Николай Иванович еще был при власти. А для чего нужен? Так тоже просто — следует знать, кто работает в разведке. ИНО ВЧК в двадцатом году еще не существовало. А никакой «утечки», кстати, могло и не быть. Тот же Владимир Ильич мог передать копию списка в Коминтерн.

Наташа, оглянувшись по сторонам и убедившись, что вокруг никого нет, сказала:

— Володя, может тебе лучше сразу к Семеновской пойти? А я уж как-нибудь и сама доберусь.

— Так нет уж, голубушка, — улыбнулся я. — Понимаю, что ты у меня девушка нетерпеливая, но я вначале тебя домой отведу, а уж потом к Семеновской съезжу.

В отличие от прошлого раза, в антикварном салоне мадмуазели было людно. Похоже, барышня опять отыскала нечто любопытное и дорогое, а теперь устроила очередной «семейный аукцион». Прикинув, что это надолго, пошел искать телефон. К счастью, такой имелся через дорогу, в кафе. Разумеется, не бесплатно, а за двадцать сантимов, а мой жандарм снимал квартиру с телефоном.

Берега Сены давно облюбовали букинисты. Мне туда лучше не ходить, но если умудрялся выкроить часок-другой (ох, очень редко!), а еще если в кармане оказывались лишние франки, то ноги сами несли туда.

Александр Васильевич назначил встречу у моста Искусств, с правой стороны, где на набережной продают старые фотографии и даже дагерротипы. Я там был один раз, а продавец, опознав во мне русского, попытался продать за смешные деньги дагерротип с изображением какого-то барона Брамбеуса. Я про такого барона даже не слышал, так что, пришлось отказаться. Сказал торговцу, что если тот разыщет мне дагерротип с портретом Александра Сергеевича Пушкина, то готов отдать за него не меньше тысячи франков. Я бы купил. Про «Пускина» букинист слышал, обещал отыскать. Что ж, пусть старается.

Книгочеев ничего не делает зря. Почему он назначил встречу именно здесь? Впрочем, вон, экс-жандарм уже идет. Один, а в руках какая-то картонная папка.

— Вот, господин Кустов, у меня то, что вы и просили! Очень редкие фотокарточки, — радостно сообщил Книгочеев, приподняв руку с папкой. Судя по движению — там лежало что-то потяжелее, нежели листы бумаги.

— Очень рад, — кивнул я, указывая в сторону парапета.

Букинисты и прочие торговцы антиквариатом не очень любят, если к ним являются посторонние продавцы, но такое бывает сплошь и рядом. И хотя разговор шел на русском, понять, в чем тут дело, не сложно. Но лучше отойти в сторонку от греха подальше.

Мы так и сделали.

— Итак, молодой человек из торгпредства — ваш клиент? — спросил я.

— Мой, — не стал отпираться Книгочеев.

— А была надобность?

— А вы посмотрите, — сказал экс-жандарм, кивая на папку.

Передав мне ее в руки, слегка придержал, чтобы мне было удобнее. И впрямь — здесь что-то потяжелее, чем просто бумага.

Я развязал тесемки, раскрыл папку.

Четыре фотографических карточки, формата… А шут его знает, что за формат. Если говорить современным языком — «формата А5». А еще четыре стеклянных негатива. Вот почему папка и показалась тяжелой.

Я взял одну фотографию, вторую, третью, четвертую. Молодец Книгочеев, место ты выбрал правильное, но рассматривать порнографию лучше где-то поодаль. А то, что здесь изображено, это не просто порнография, а порно с участием двух мужчин. А нынешняя Европа еще не дошла до той стадии, в которой она пребывает в моей реальности. Здешняя Европа еще более-менее нормальная. Но я рассматривать фотографии не стану. Того, что увидел — достаточно.

Одного из тех, кто попал в объектив, я очень хорошо знаю, и, как это не покажется странным, уважаю, а вот его партнер мне неизвестен. Но он мне и не нужен. Не малолетка, так и хрен с ним.

— Негативы, как я полагаю, от карточек? — спросил я, хотя это и так понятно.

— Именно так, — кивнул Книгочеев. Добавил. — Но вы посмотрите, на всякий случай.

Негативы я тоже быстренько глянул. Да, они от этих фотографий.

— А кто фотограф? — спросил я, укладывая все обратно и завязывая тесемки.

— Так он сам и есть, — сообщил Книгочеев. — Качество снимков не самое лучшее, фотографировал без магния, но в помещении было довольно светло. А фотографический аппарат он установил в шкафу.

Да нет, снимки вышли отличными, если учесть, что Кожевников фотографировал без вспышки.

— Не говорил — имеются ли еще фотографии?

— Сказал, что сумел достать только четыре негатива, а если бы смог добыть больше, так сделал бы и больше.

— А цель?

— Первоначально — ревность. Молодой человек сам был близок к… — кивнул Книгочеев в сторону папки, не называя фамилии главного фигуранта. — Хотел отомстить. Передать фотографии… — поднял глаза ввысь экс-жандарм. — Но потом осознал, что это ему ничего не даст. Напротив, отомстить бы не удалось, а мог бы и сам пострадать. А потом, когда попал в торговое представительство, решил заработать, а заодно и заполучить бесплатный билет через океан.

Верю. Если бы Кожевников отправил компромат кому-то из высокого руководства — Ленину там, или Троцкому, то это обошлось бы боком ему самому. А главного фигуранта… Думаю, его бы тихонько пожурили и попросили посматривать — не притаился ли где-нибудь объектив. Человек этот слишком нужный и важный, чтобы из-за такой ерунды раздувать скандал. А вот если бы фигуранта понадобилось свалить, тогда бы эти фотографии и пригодились.

— Фотографии я покупаю, — сказал я. — Не проводите меня?

— С удовольствием.

Возможно, мы с Александром Васильевичем слишком мудрим. Мы уже с ним виделись неоднократно, пусть и не при свидетелях. В торгпредстве он тоже бывал, но не как сотрудник. Но кто знает, не установлена ли слежка за мной после чрезвычайного происшествия с одним из торгпредов, или парижская полиция выявила злоумышленников и теперь установила наблюдение за самим Книгочеевым? Так что, лучше немного перестраховаться. От нас не убудет.

Мы неспешно двигались в сторону Латинского квартала, а по дороге Книгочеев вкратце обрисовал мне ситуацию: «задумавшийся» Евгений Кожевников гулял по вечерам около американского посольства, торчал у ограды, мечтая обратить на себя внимание. Но сам обратиться к охране, попросить вызвать кого-нибудь из дипломатов отчего-то не решался. Так тоже бывает. Вот, тоже странность. Со мной-то он поначалу не побоялся вступить в ссору, а здесь отчего-то стеснялся.

О поведении Кожевникова мне доложила еще Светлана Николаевна, «срисовавшая» нашего коллегу. Ну, теперь уже бывшего. Но рано или поздно Кожевникова бы заприметили, заинтересовались. Или он сам бы собрался с духом и позвонил в посольство.

Вот, гражданин Кожевников и дождался, что им заинтересуется американец.

— И он вас не узнал? — поинтересовался я.

— Он меня видел всего один раз, а сделать из себя американца — пустяки, — слегка улыбнулся Книгочеев.

В то, что экс-жандарм сумеет сделать из себя американца, я верю. А если у Кожевникова и мелькнула тень сомнения, то здесь включаются сразу два фактора, отметавшие эту тень. Во-первых — некоторая «расслабуха», присущая людям, уехавшим из Советской России и переставшими бояться чека. И я для него уже не чекист, а просто начальник. Строгий, придирчивый, но не более. А во-вторых, человек верит в то, во что хочет верить. А Евгению очень хотелось продать товар подороже.

— И что хотел взамен?

— Визу и десять тысяч долларов.

— Ого! Не жирно ли?

— Вот и я ему сказал, что десять — это жирно. Что американские газеты не слишком-то интересуются личной жизнью советского правительства. Пятьсот долларов — и не центом больше. Сошлись на тысяче. Договорились о встрече. С меня деньги и виза, а с него фотокарточки и негативы. Но у него еще и свои деньги были, десять тысяч франков. Так что, в штатах он не пропал бы.