Трудовые будни барышни-попаданки 2 (СИ) - Дэвлин Джейд Страница 29

Глава 33

— Ради науки и пользы человеческой!.. — начал было распаляться Аркадий Пахомыч.

— Ради науки и пользы человеческой все делать следует по уму да по порядку. Эмма Марковна никуда не убежит, зелье сонное для операций — тем более. К тому же секрета из его состава наша благородная дама не делает. А уж как там профессура московская новшество примет, то вопрос сложный… Подготовиться надобно, — степенно и неторопливо увещевал Михаил Федорович.

И все поневоле прислушивались.

— Все обдумать как следует. Предусмотреть. Может, вам самому попробовать популяризовать эту новую методу не среди штатской медицины, а в одном из госпиталей. Мундирные эскулапы, по моим наблюдениям, эскулапов фрачных похрабрее будут, да и вы это доказали только что. Так что не надо ехать с бухты-барахты за семь верст киселя через забор хлебать. Нет-с, никакой поспешности.

Я вспомнила, что Пирогов, разработчик и применитель наркоза, был военным медиком, и поддержала Михаила Федоровича. Госпиталь — идеальная площадка для подобных разработок, да и, учитывая, как мучаются пациенты на операциях, бесчеловечными такие эксперименты не назвать.

Аркадий Пахомович сначала опечалился и даже слегка обиделся, как любой человек, чью идею отвергли, к тому же коллективно. Но потом встряхнул головой, будто перезагружаясь, и сказал:

— Эмма Марковна, слыхал я, будто у вас кроме лабораторных экспериментов еще и буфетные процветают, а настойки ваши лучше немецких. Отныне в меру и на пользу здоровию. Уж поверьте, себя соблюду.

Что же, человек старался, руки его не дрожали — заслужил свою простенькую радость.

Минут через пять на столе был дегустационный настоечный сет. Лекарь оказался консерватором, особо отметив хреновуху и клюквянку. Михаил Первый его поддержал, а потом, чтобы дегустация не затянулась, намекнул, что пора ехать. Не успел лекарь погрустнеть, как просветлел ликом, увидев, что пара бутылочек будет ему презентована.

Напоследок я перемолвилась с исправником наедине.

— Михаил Федорович, а если бы… если был бы худший вариант, то тогда до каторги бы дошло?

Собеседник взглянул на меня, усмехнулся в усы.

— Анекдот есть, Эмма Марковна, про лису — сторожа в курятнике, волка — в овчарне и медведя — в бараке для фабричного наемного люда.

— …Да кто их считает, — невесело сказала я и только тут удивилась: неужели этот циничный анекдот знали и в XIX веке?

— Мужиков считают, конечно, — продолжил исправник, — только как мужиков. Вы велели мужика резать с газовым сном, а помещик Долгопятов тоже оказался опытник великий: решил проверить пословицу «где раки зимуют» и мужиков заставил под Рождество за раками нырять. Двое от горячки померли, помещику — покаяние церковное. Ну, подмазал моего предшественника, не без того, денег не пожалел. Каторга — это вряд ли, но вы, конечно, смелая. Одно оправдание — жизнь человеческую спасали.

Помолчал, добавил:

— Вы все равно, Эмма Марковна, с такими опытами осторожней. А если совсем без них не обойтись — меня предупреждайте. Ну и зовите, — произнес, как показалось мне, смущенно.

— Милостив к вам Господь, Эмма Марковна, — только и сказал отец Даниил, когда вся эта эпопея с Демьяновым аппендицитом закончилась. — Риск, оно, конечно, дело благородное… да только вы не гусарский корнет, чтобы так с судьбой играть. Сам понимаю, просил за раба Божьего, чтоб за доктором послали. Но что живого человека резать надумаете да все у вас получится — в страшном сне предвидеть не мог. Епитимию вам придется назначить — прочесть акафист Богородице. Примите со смирением!

— Приму, батюшка, — склонила голову я. А что было еще сказать? Здесь и сейчас мои взгляды советской атеистки никого не интересуют. Мало того, по заслугам и награда. Возгордилась прогрессорством, с чужими жизнями заигралась. Только невероятным везением все вышло к лучшему, мне ли не понимать.

Нет уж. Хватит. Это в книгах у попаданцев все легко и просто. Захотела — вот тебе завод, захотела — химкомбинат. А на деле-то не знаешь, какой рукой за что хвататься, чтобы с ежедневными заботами совладать да еще прогресс двигать. Особенно летом, в самую страду.

Но раз такое дело, пора подвести промежуточные итоги. Июль стелет под ноги ковер трав, малина уже отходит, рожь начинает наливаться, поздненько в этом году, ну так не до жиру. Пшеничка поспеет еще позже, да и сажают ее тут немного, яровые хорошо родят южнее.

Сахарное сырье, и свое, и у мужичков купленное, уже переработано. И прав был заезжий швейцарец — овчинка выделки не стоит. Я даже на продажу ничего не отправила — весь запас конечного продукта остался в Голубках. Переработаем в варенья, наливки, настойки, зефир и птичье молоко. А что и съедим — в леденцах. Оборудование, выражаясь привычным мне языком, надо законсервировать, а как тогда бы сказали — укрыть рогожами от дождей и пыли, чтобы металл не испортился. Потом отправить в края, где свекла слаще зреет. И забыть.

Покупателя с самовывозом не найдется, впрочем, можно Никитина спросить. Возить такие грузы на своих телегах на дальние расстояния — лошадей портить. Думала организовать сплав по Голубке, в Ветлугу и дальше, в Волгу. Но баржи придется строить самой, так что добавлять к прежним занятиям судостроительство и навигацию не хотелось.

Зато сахарное производство одарило меня отходами — под жом пришлось копать дополнительные рвы. И, глядя на это богатство, мы с Алексеем и Павловной, забравшей в свои руки бразды правления на правах барыниной любимой ключницы, уже прикидывали, какую скотину по осени колоть, а какая и до Масленицы доживет. Свининка весной, сразу после поста, ой как в цене, потому как осеннюю в мясоед кончили.

Скотинка была в добром теле, бескормица ей не угрожала, и дело было не только в свекольном жоме. Для травы лето оказалось благоприятней, чем для злаков, потому коровы и овечки паслись вдоволь. Чуть сложнее вышло с сеном — частые дожди портили сенокос. И тогда я решилась на эксперимент с силосом.

Тут крестьянское мнение разделилось. Кто-то опять заговорил о барских причудах, а кто-то — что Эмма Марковна и прежде всегда права бывала, и нынче окажется. Кто-то даже нашел забавный аналог с силосованием — мол, квашеную траву запасать будем. Ну, квашеную так квашеную, лишь бы не болтали, что барыня траву хоронит.

Конечно, пришлось приноровиться к технологиям, возможным в XIX веке. Создать измельчитель на ручной тяге, заказать в кузне острые лопасти для него. А для утрамбовки — ручные катки, видела их на старинной фотографии. На силос пошло чуть больше четверти всей травы вперемешку с чистой сухой соломой — чтобы закладка не оказалась совсем уж влажной. И я надеялась, что эта четверть сенокоса не пропадет.

С деньгами стало чуть полегче, хотя по здешним местам это в редкость — обычно и крестьяне, и помещики до осеннего обмолота считают каждую копейку. Но тут меня и оброки выручали, а пуще того — мои собственные отхожие промыслы. Свечи, керосин, лампы, доходы с патентов. Было на что снаряжать обоз до Макарьевской ярмарки.

Летом в Нижнем торги не проводятся по нынешнему времени. Надо плыть вниз по Волге еще несколько верст, к Макарьевскому монастырю — вот уж где раздолье для торговцев. Со всего света, говорят, народ съезжается.

Никитин туда собирался и уже прислал мне письмо с приглашением. Я тотчас ответила и запросила информацию насчет сахарного оборудования. Кстати, письма здесь ходили на удивление споро: через два дня на третий Алексейка уже забирал в уездном ответ. Так что торг за процент от сделки шел бойко. Сговорились на пяти. «Чисто для порядку, среди своих», — как написал мой деловой партнер.

Глава 34

Сборы были близки к завершению, когда появилась неожиданная проблема. Или, наоборот, очень даже ожидаемая, если бы я подумала о ней заранее.

Лизонька смотрела-смотрела на мои хлопоты, хмурилась. А потом без предупреждения заплакала. Именно стала лить слезы, почти без хныканья — самый плохой вариант детской печали.