Воин-Врач IV - Олег Дмитриев Страница 31

Те графические истории, что повествовали о жизни и духовных подвигах святых и великомучеников, освящались в Софии. И стоили значительно дороже, получив печать с православным крестом на витом шнурке в нижнем правом углу. Об этом Глеб с отцом Иваном говорил отдельно, не встретив и тени ожидаемого сопротивления новизне и богопротивной мазне, не соответствовавшей иконописным канонам. Среди народа, где читать умела даже не половина, эти «духовные картинки» разом обрели небывалую популярность. А в избу художников стал захаживать и великий волхв, рассказывая о птицах Гамаюн и Алконост, о богатырях и великих воинах далёкого прошлого. И рисованные истории по мотивам его рассказов-притч, со Сварожьим крестом, тиснёным на кожаных круглых лепестках, тоже были до́роги.

На уточнения Чародея Глеб ответил, что прибыль шла на лечебницы, еду и дрова для бедноты, на оплату труда лекарей и монахов, что учили грамоте и счёту. А я подумал о том, что все любимые мультгерои моего младшего сына в той, первой жизни — все эти зелёные уроды, летучие мыши, пауки, инопланетяне в трусах поверх трико — имели вполне реальные шансы не появиться никогда. Потому что здесь дети начинали играть в Святогора, Колывана, Никиту Кожемяку, Микулу Селяниновича и дочерь его, Настасью Микулишну.

Их, новых героев, выреза́ли из липовых плашек ученики Кондрата, мальчишки с не по-детски мозолистыми пальцами. Один или два, недавно порезанных, обязательно державшие во рту, от чего вид иногда имели дурашливый. Но уличанские, даже с княжьего подворья, смеяться над резчиками больше не спешили. За каждого из своих Кондратовы стояли горой, набрасываясь на обидчиков так, что и Ждановы не сразу успевали растащить пыхтевшую и сопевшую свору увлечённо мутузивших друг дружку ребят.

Фигурки воинов, ратников, как называли в этом времени привычных мне «солдатиков», выпускали двух размеров: с палец и с ладонь. Глеб влез и тут, насоветовав Кондрату делать не всех разом, а по одному виду в неделю. По воскресеньям на торгу теперь стоял ребячий крик: «Во, новый ратник, у меня такого нету ещё! Тятя, купи-и-и!!!». И тяти, чаще всего, покупали. Цены плотник не заламывал, помня своё удивление мудрым словам княжича: «Жизнь долгая, спешить не надо. Это ж не пожар и не понос, это дело серьёзное». Дороже выходили сотники и воеводы, почти в локоть высотой, но они были вырезаны филигранно, покрыты особым лаком с мелко истёртыми щучьей и окунёвой чешуёй и блестели на Солнце так, будто тоже светились изнутри жемчужным перламутровым отливом. И в продаже должны были появиться только через пару месяцев, начиная с фигурки с двумя мечами и щитом за спиной, с которого скалилась, как живая, рысь. Гнат, увидев «прототип», пилотный образец, которые теперь непременно утверждали всей Ставкой, расцвёл и ходил радостным два дня. Здоровенный копейщик и высокий жилистый спокойный лучник, а с ними и коренастый всадник на великолепном коне, растрогали сотников едва ли не до слёз. Пришлось дарить —воины же от детей отличаются не очень сильно, об этом князь знал из моей памяти, от старого того ротного в послевоенном Дальневосточном гарнизоне.

О том, какая фигурка должна была появиться на торгу следующей, знали все до единого Кондратовы ученики, но тайну хранили свято. Одного ушлого, что аж за две куны растрепал уличанским, чтоб ждали степняка на коне и с луком, выперли с подворья вмиг, не слушая рёва и клятв, что он больше так не будет. Два дня выл у ворот, обратно просился — не приняли. И разговаривать перестали, будто и не было его. Отвращение к трепачам и предателям, к тем, кто нарушал клятвы и подводил друзей и самого́ князя-батюшку, прививалось с детства, и вполне успешно, продолжая уже усвоенные наказы и сказки. И это было хорошо и правильно. Больше ни один из резчиков, даже самых маленьких, на посулы не купился, Каждый, к кому подходили с предложениями, тут же шёл к Кондрату, а особо бесстрашные — и к самому́ воеводе. Который за правду и бдительность вручал малышам сахарного сокола на палочке, вещицу вкусную и дорогую. И тем, кто пришёл рассказать о попытке подкупа, и тем, кто к ним с этой попыткой подходил — нетопыри тоже тренировали молодую смену, и Рысь лично отмечал особо удачливых из них.

Как-то раз, когда мелкие негодяи учились у крупных специалистов тайно скрытно перемещаться и добывать то, что велел старшина, не попадаясь на глаза неприятелю, всё великокняжеское подворье хохотало до упаду.

Из бани с воем и визгом выскакивали Домнины «лебёдушки», одна за другой, безуспешно прикрывая срам вениками. Успеха быть и не могло, потому что веников было мало, а мест для их применения — много, на все не хватало. Кинувшись было врассыпную, девки заслышали командный крик зав.столовой «А ну ко мне!», и метнулись всей стайкой к ней, в распахнутую дверь в подклет. Сопровождаемые свистом, хохотом и крайним одобрением Ждановых и Гнатовых внизу, и Яновых сверху, с крыш и гульбищ. Нырнувший в баню, чтоб выяснить причину переполоха, нетопырь, с удивлением вынес на свет две связки живых мышей, сцепленных за хвосты конским волосом. Витым, что навело на мысли о том, что паника вряд ли была случайной.

Хмурого тощего паренька лет двенадцати по имени Сашко́ выслушивали всей Ставкой, еле сдерживаясь, чтоб не ржать. Получалось не у всех. Гарасим, лёжа на столе, икал гулко, будто кто-то камни в бочке катал. Отец Иван отворачивался к окну, чтоб не смеяться непедагогично в лицо допрашиваемому. Алесь и Ждан фыркали в кулаки, а Гнат держал себя за бороду аж двумя руками. Более-менее выходило только у Ставра и Яна Стрелка́, но и им спокойствие давалось с видимым трудом. Всеслав же мучиться не стал и улыбаться не прекращал с самого начала. И от комизма ситуации, и чтоб хоть немного поддержать мальчишку, что смотрелся пионером-героем на допросе полицаев.

Кузя, тот самый, что чудом выжил при переходе от Одера к Двине, которого спасли от ляхов и доставили к нам Судовы, первый в мире человек с серебряным имплантом в черепе, который иногда можно было даже разглядеть в его пустой глазнице, стал для юных негодяев царём и богом. Он говорил уже лучше, хоть и заикался по-прежнему сильно, ходил с костылём, и одна рука так и не обрела подвижности, но как-то умудрялся держать в повиновении и строгости своих подопечных. Вот до того